Книга Хранитель Реки - Иосиф Гольман

Короче, рабство мое таково, что многие мои знакомые художники не прочь были бы со мной поменяться.

А я, в свою очередь, хотел бы поменяться с ними. Потому что рабство – оно и есть рабство, и занимаюсь я в этом состоянии тем, чем никогда бы не занялся на свободе. А именно: я активно подделываю картины. Таких дорогих, как подписанные мною во Франции «шишкины», пока, к счастью, больше не попадалось. К счастью – потому что за крупное мошенничество можно по-крупному и пострадать. Однако безвестные западноевропейцы идут нескончаемым ручейком, становясь либо не первой величины русскими живописцами, либо, в худшем случае (если художественный материал совсем не ахти), – «неизвестными русскими мастерами девятнадцатого столетия». Этот криминальный процесс, основанный на патриотизме малограмотных новорусских коллекционеров, на нашем сленге называется «перелицовка».

Впрочем, я занимаюсь не только перелицовкой. За последние полгода через мои руки проходили и иконы, и нонконформисты-«шестидесятники», и даже «соцреалисты», на которые тоже начался настоящий «жор».

«Фирма» моего работодателя быстро реагирует на художественные запросы «денежных мешков», а единственным исполнителем – причем мастером на все руки (эпохи, стили, техники) – являюсь я, Вадик Оглоблин.

Суть процесса такова: мне приносят подборку фотографий «нужного» художника, еще что-то я нахожу в Интернете, после чего создаю пару-тройку, обычно не более, шедевров. Если широко известны какие-то работы, то делаю с них этюды, ставя предшествующие даты. Если, наоборот, есть этюды, то пишу последующую по дате «работу», либо варианты работ. Сбытом занимаются мой работодатель и его босс, которого я никогда в глаза не видел. Вот такой у меня получается расклад.

И я бы, как слабый человек, возможно, с ним смирился – по крайней мере, пока моя Ленка ни о чем не догадывается, – если бы не одно «но». Я нечаянно подслушал разговор моего непосредственного начальника с его боссом. Звонок был во Франции, может, поэтому говорили открыто.

Жорж убеждал криминального генерала, что глупо «отказываться от таких рук». Что «он, мол, все равно ничего не знает и не сможет доказать». И наконец последним аргументом было «все равно через год эту ветку проекта закроем, а пока пусть бабло приносит». Поскольку Жорж и его босс никогда не закроют то, что приносит деньги, то есть проект в целом, то закрываемой «веткой», скорее всего, назначили лично меня. А учитывая суммарную стоимость фуфла, прошедшего через мои умелые руки, я могу предположить, что именно произойдет с отсекаемой «веткой».

Год, упомянутый в их беседе, уже вообще-то прошел. И дальнейшее мое существование зависит только от их жадности и возможности найти такого же рукастого хлопца.

К тому же еще одно обстоятельство наводит на меня тоску. Оно, как и вышеупомянутое, может выстрелить в любой момент и связано все с тем же треклятым «шишкиным».

Вернувшись из Перпиньяна, я, отчасти по глупости, отчасти из удали профессиональной, подделал не только подпись несчастного Ивана Ивановича, но написал с нуля и саму «перелицованную» работу.

Не знаю зачем. Руки, что ли, хотел занять. Или самоутверждался, чтобы доказать самому себе (труд этот точно не был предназначен для показа), что могу в своем ремесле все. Ну, и подействовало на психику наличие старых холстов, красок, реек и т. д. Даже кованые (!) гвоздики для натяжки холстов, с седых времен сохранившиеся, и те были у запасливых работодателей.

Вот я и расстарался, благо еще во Франции нарушил строжайшее указание Жоржа и снял копируемую картину на «цифру». Хотя если уж серьезно, я смог бы восстановить пейзаж по памяти.

Короче, получилось загляденье. Я просто испереживался, что некому похвастаться таким успехом. Не Ленку же вести в «конспиративную» мастерскую, демонстрировать ей глубину моего криминального таланта?

И все же один зритель нашелся – а ведь приводить гостей на подпольное производство было запрещено категорически! Впрочем, это был особый гость. Роджер, а если по-русски – Родион. Мой старший товарищ, благодаря которому я и попал в художественное училище, а потом – в вуз.

Роджер всегда был талантом. Пожалуй, из относительно молодых – Родион все же постарше меня лет на пять-семь – он самый крутой. Причем во всем сразу: и в рисунке, и в композиции, и в колористике. И если мне мои умения дались серьезнейшим трудом (очень не скоро техника стала автоматическим придатком идеи), то у Роджера все получалось просто так, как само собой разумеющееся.

Он же, первым из виденных мною лично, полностью съехал с горы. Так же быстро и круто, как на нее взбирался. Причем без новомодных наркотиков, на обычной русской забаве, водке.

Я встретил Роджера в январе, замерзшего, ободранного какого-то. Можно было просто дать ему денег на водку, но не хотелось. Захотелось вдруг похвастаться достижениями на профессиональном поприще. Тем более он к этому в свое время руку приложил.

И еще захотелось дать ему согреться в тепле.

Так мы оказались в моей секретной мастерской.

Там Роджер с большим интересом посмотрел мои очередные экспрессии – особенно ему понравился портрет Ленки с двумя рюмками. Я вложил в него всё: искажение геометрии – а как еще покажешь «лебединость» Ленкиной шеи? – от Модильяни. Мозаичную структуру – диффузный мазок – от Сёра и Синьяка: мне нужна была «дрожащая» статика изображения, которую дает эта техника. Двуликость – не путать с двуличностью! – моей любимой – от древнерусской школы, когда одно и то же лицо писали одновременно анфас и в профиль, создавая тайну и глубину лика.

Но, конечно, я не просто использовал чужие приемы. Я долго и упорно модернизировал их так, чтоб корни были видны, а верхушки уже росли оригинальные, то есть мои.

В общем, зацепило Роджера. Он ничего особого не сказал, но я-то видел – его зацепило.

Я, довольный, вышел в подсобку, поставить чайник. Потом пошел на улицу – забыл в машине хлеб и сыр.

Да, у меня теперь и машина есть. «Жигули-2104», полностью устраивающая меня своим объемистым кузовом. А Ленке скоро смогу купить «Матиз», она в курсе, что я отреставрировал иконы крупному коллекционеру. Если бы сказал, что так здорово начали продаваться мои собственные работы, могла бы и не поверить, поэтому пришлось врать про реставрацию.

Но вернемся к печальной истории с Роджером.

Печальной – потому что, когда я вернулся в мастерскую, моего старого друга и отчасти учителя в ней уже не было. Чайник в подсобке пыхтел. Портрет Ленки с двумя ликами и двумя рюмками стоял на мольберте нетронутым. А вот копия треклятого «шишкина», прикрытая полупрозрачной «пузырчаткой», да еще и повернутая лицом к стене, пропала!

И это было печально. Очень печально.

Афера с теми «перелицовками» была дорогой, самой дорогой, я думаю, из того, что видел на службе у Жоржа. И если наряду с ними вдруг выплывет еще и подделка – будет тот еще шухер! Подписи-то у них окажутся идентичными!

Мальчик я не маленький и отдавал себе полный отчет в том, что произойдет со мной лично, случись такая накладка в деле их «художественного» синдиката. Так что последние полгода сплю я нервно.