Книга Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек

Тело того царедворца через пару дней выловили в Босфоре. Рыбы изрядно над ним уже потрудились, однако опознать все же было можно. Поскольку при трупе не было никаких драгоценностей, городская стража пришла к естественному в подобных случаях выводу, что неведомые грабители позарились на кольца и прочие украшения, кои подвизавшийся при дворе молодой человек носил в достаточно больших количествах.

Ведь это же были грабители, не так ли?

Ну кто же еще?

* * *

– Это был Мурад? – требовательно спросила Кёсем, стоило ей зайти в свои покои.

Служанок в комнате не было. Лишь Хадидже-хатун, но разве можно назвать служанкой ту, что разделяла ложе с султаном и понесла от него ребенка, пускай и было это много лет назад и ребенок тот умер вскорости после рождения… Но – не служанка Хадидже-хатун, а формально султанская вдова. Немногим в иерархии уступает самой валиде. А уж о ее уме и преданности Кёсем-султан знал весь гарем. Вот и сейчас умница Хадидже позаботилась, чтобы служанки были где угодно, но не там, где они сумеют подслушать разговор валиде с кызлар-агасы, главой черных евнухов, и растрепать его по всему гарему.

Хаджи Мустафа-ага, видавший еще времена Османа, смещенный со своего поста и восстановленный на нем, чувствовал себя неловко и неуютно. Всю свою жизнь служил он султанским матерям и султанским женам, не забывая, однако, и самого султана, и Оттоманскую Порту, страну, где достиг он неслыханных для простого чернокожего мальчишки-невольника высот. Он был человеком, ценившим преданность и не желающим участвовать в дворцовых интригах, направленных против султана. Но только вот… свою преданность Кёсем-султан он ценил не меньше.

Кроме того, Мустафа-ага не был слепцом, и глухим он тоже не был, а глупцы не задерживаются в султанском гареме, не говоря уже о том, чтобы становиться главами черных евнухов. Хаджи Мустафа-ага видел, что творится и с Блистательной Портой, и с самим султаном.

Кёсем-султан смотрела на него остро, однако с ответом не торопила, и мало-помалу чернокожий евнух успокоился. Тем более что лгать от него не требовалось. Разве что умолчать кое о чем…

– Нет, госпожа. Это сделал не сиятельный султан, да будет Аллах им доволен.

«Что вряд ли», – почти против воли подумалось кызлар-агасы, однако вслух он этого, разумеется, не сказал. Мустафа-ага был человеком благочестивым, свершившим хадж, – немногие евнухи могли этим похвастаться. Он понимал, что султан – человек особый и требования к нему и его деяниям у Аллаха могут оказаться… другими. Но все же… все же вряд ли настолько другими.

Подобные обстоятельства Хаджи Мустафу-агу совершенно не радовали. Но Аллах даровал правоверным терпение и смирение, и сейчас евнух искренне благодарил Всевышнего за эти его дары.

– Ты уверен? – помолчав, спросила Кёсем.

Опасный вопрос, заданный в опасных обстоятельствах и опасной женщиной. И все же Мустафа-ага глубоко уважал ту, которой служил, так что с ответом не задержался:

– Уверен, госпожа. Сам не видел всего… происшествия, но верные мне люди рассказали обо всем. Я верю их словам, как верил бы своим собственным глазам и ушам.

Ложь, но невинная и почти незаметная. Тем более что сейчас основания доверять своим людям у Хаджи Мустафы-аги имелись вполне достойные: трое евнухов видели все почти с самого начала и находились при этом в разных коридорах. Вряд ли они успели бы сговориться.

Кёсем-султан выдохнула и безрадостно усмехнулась.

– Ну хоть в этом неповинен, – бросила куда-то в пустоту между Хадидже и Хаджи Мустафой-агой. И столько горечи было в ее взгляде, так бессильно повисли все еще красивые и сильные руки, что у старого евнуха сжалось сердце.

Разве может он причинить ей еще больше боли, чем она уже испытывает? Да как сердце этой женщины все еще не разорвалось?

Но потом Мустафа-ага напомнил себе, кто стоит перед ним. А стояла перед ним валиде, соперники которой рано или поздно оставались не просто ни с чем, а хорошо если живыми. И если вызвать неудовольствие этой женщины… нет, лучше даже не думать об этом. А не рассказав, как раз легко вызвать неудовольствие могущественной Кёсем-султан. Она ведь и от других узнать может. В гареме полно евнухов, желающих выслужиться, и как знать, не послужит ли естественное желание защитить госпожу толчком к смещению самого Хаджи Мустафы-аги?

Да и если подумать, то вспомнится, что никогда Кёсем-султан не обижала вестников, явившихся к ней с дурными вестями. А вот тех, кто дурные вести утаивал, могла покарать, причем жестоко.

Евнух глубоко вздохнул и промолвил:

– Вот только, госпожа… было кое-что странное.

– Кое-что помимо этой безумной смерти? – не выдержав, фыркнула Хадидже.

Кёсем встрепенулась, смерила наглую девицу строгим взглядом (та тут же притворно потупилась) и быстро перевела взор на кызлар-агасы:

– Рассказывай!

Пересказ диалога между султаном Мурадом, Мустафой и неизвестным духом (да был ли он, дух этот? Вот только если нет, кого тогда испугался несчастный бывший султан?) много времени не занял. Кёсем-султан мрачнела на глазах, но слушала внимательно, не перебивала, а по окончании рассказа поблагодарила Хаджи Мустафу-агу, и тот убедился: все он сделал верно. Кажется, госпожа в мудрости своей прозревает куда большее, что может узреть на поверхности глава черных евнухов.

– Вечером пришлешь ко мне каждого из своих людей. Проследи, чтобы они не разговаривали между собой и не обсуждали этот случай, – велела Кёсем, и черный евнух согнулся в поклоне:

– Услышано и исполнено.

– А теперь ступай, ступай…

Пятясь и беспрестанно кланяясь, Хаджи Мустафа-ага покинул покои своей госпожи. После его ухода Кёсем-султан еще некоторое время сидела молча, бездумно разглядывая витраж на окне.

Вот и Мустафа ушел… Бедняга, он так мучился! А ее жестокий, бессердечный сын играл со своим больным дядей, как с деревянными солдатиками. Наигравшись же, бросил надоевшую игрушку в огонь.

Что за чудовище она, Кёсем, вы́носила, родила и воспитала!

Сейчас Кёсем-султан никак не могла поверить, что во всем виноват только и исключительно кинжал. Если все беды сваливать на железяку с янтарным навершием, то где же тогда та свобода выбора, которую обещал людям Аллах? Нет, если Мурад, а до него Осман и Ахмед, так легко поддались чарам проклятого кинжала, стало быть, была в них та же самая гниль, что источила еще в раннем детстве душу Яхьи!

А ведь Яхья – единственный! – отказался от кинжала, пускай и перед смертью. И если верить виденному Мурадом призраку, то он просто пришел извиниться.

Но если не Яхья, то кто тогда убил Мустафу? Его болезнь? Его трусость? Мурад, пускай и невольно? Все вместе взятые?

Тишину разорвала Хадидже.

– Да уж, госпожа, – сказала она, улыбаясь несколько натянуто, – ну и занятную же… байку мы только что услышали! Чего только евнухи ни напридумывают, право слово!