Книга Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни

Она знала, что мечтает о запретном, но в эту минуту в ней зарождалась бурная, неудержимая страсть, мучительно волнующая кровь, безумное желание бросить вызов, сплести триумфальный венок и украсить им праздник своей юности. Из таинственных, неведомых глубин естества поднимался сладкий трепет, заставлявший ее вспыхивать от стыда. Ни одно из этих ощущений не было предусмотрено в планах, составленных для нее отцом. Существовала молчаливая договоренность, возникшая, когда она была еще ребенком, о том, что она станет женой младшего сына принца Бельмонте, который был чуть старше ее годами. Отец никогда открыто не говорил ей об этом, но их семьи были тесно связаны, их поместья соседствовали друг с другом, их отцы были близкими друзьями, и казалось неизбежным, что, когда окончится война и оба они закончат образование, их судьбы соединятся в браке.

Молодые люди не виделись уже года два: младший сын принца попал в плен к англичанам в Африке, однако родные знали, что он жив, так как благодаря усилиям одного из служащих Международного Красного Креста от него было получено письмо.

Аннализа сохранила о нем воспоминание, связанное с весной, солнцем, веселым ребячьим смехом и беготней взапуски по аллеям парка. У нее не было ни времени, ни возможности, ни особого желания познакомиться и сблизиться с кем-то еще, ведь она жила чуть ли не в заточении в крошечном городишке и даже перестала посещать лицей в Энне, поскольку барон решил, что в военное время путешествие в машине из Пьяццы в административный центр провинции сопряжено со слишком большим риском.

Мужчины, которых ей изредка приходилось встречать, большей частью оставляли ее равнодушной, а порой раздражали и возмущали своими нахальными взглядами. Весь ее эмоциональный заряд и смутные, наивные представления о сексе находили выход в мечтах об исторических героях; в отрочестве она была без памяти влюблена в Александра Македонского, в Юлия Цезаря, в Наполеона. Зато к киноактерам Аннализа была совершенно равнодушна: они представлялись ей такими же ненастоящими, придуманными, как и сюжеты разыгранных ими картин.

Капитан Майк Кристина, хоть и прислушиваясь к словам барона, овладевшего, казалось, всеобщим вниманием, не упускал из виду Филипа и Аннализу.

«Фил, – мысленно обращался он к другу, – будь у тебя хоть капля здравого смысла, ты бы покинул этот дом сию же минуту. Без промедления! А не то эта девушка закабалит тебя на всю жизнь».

ОЧАРОВАННЫЙ САД

Филип Джеймс-младший повидал другие берега и знавал другие ароматы, но пьянящая атмосфера этого сада буквально зачаровала его. В мерцании звезд и сиянии луны, словно выведенной эмалью на небосводе, мягкий ночной воздух струил благоухание роз и магнолий. Было что-то неуловимо и утонченно грешное в ночном покое, воспламенившем его чувства.

Майор принял приглашение барона поселиться в палаццо Монреале и теперь любовался красотой пышного барочного фонтана. Вода в нем била множеством крошечных струек, веками напевавших одну и ту же нежную песенку.

– Фил, – тихонько позвала его Аннализа.

Он не вздрогнул: в эту волшебную ночь все казалось возможным, даже неожиданное появление девушки на фоне густых зарослей мирта в саду, освещенном луной.

– Я ждал тебя, – сказал Фил. Ночь была светла, серебристые блики вели прихотливую игру среди деревьев и цветов. Неумолчно пели сверчки.

Американец ждал, не двигаясь, пока девушка не приблизилась к фонтану, пробежав по дорожке между агавами. Волнение, исходившее от женского тела, всколыхнуло его кровь.

– Я хочу поцеловать тебя, – прошептал Филип.

– Меня еще никто ни разу не целовал. – Голос Аннализы был тихим, горячим и нежным. Какая-то неведомая сила, внезапно прорвавшаяся из глубины ее страстной и необузданной натуры, неудержимо толкала ее к этому человеку.

– Но ты хочешь, чтобы я это сделал? – спросил он, словно в нерешительности.

Они уже были близко, так близко друг от друга, что их тела соприкасались, а дыхание смешивалось.

– Прошу тебя, Фил, поцелуй меня, – шепнула девушка.

Он обнял ее своими сильными руками, Аннализа вдохнула его запах, вскруживший ей голову, ком подступил к горлу, словно она собиралась заплакать, но слез не было, был только крик, неудержимо рвущийся из груди крик ранее неизведанного желания. Она больше не могла ни говорить, ни двигаться, ни дышать: сильные, теплые мужские ладони нежно сжали и приподняли ее лицо, его губы раскрылись на ее губах. Аннализа ответила на поцелуй, огонь пробежал по ее жилам.

Где-то вдалеке в ночной тиши чей-то голос затянул заунывную мавританскую любовную песню. Аннализа была в плену у своей запретной мечты. Она робко просунула руку под рубашку Фила и погладила его грудь с такой осторожностью, словно ощупывала хрупкую драгоценность. Прикосновение руки к его коже вызывало сладчайшую дрожь.

– Если бы мой отец узнал, он бы тебя убил, – прошептала она, будто желая испытать его.

О сицилийских нравах Филип был наслышан по ходившим в Америке рассказам о легендарных традициях жителей острова. Кто-то ему даже объяснил, что от здешних женщин лучше держаться подальше, если не хочешь получить пулю в лоб или нож под ребра.

– А если я скажу твоему отцу, что люблю тебя и хочу на тебе жениться?

То, что он сейчас сказал, буквально минутой раньше даже не приходило ему в голову.

– О, Фил!

У нее было такое чувство, будто подхватившая ее волна вдруг со всего размаха вышвырнула ее на берег.

– Я люблю тебя и хочу на тебе жениться, – повторил Фил. Эта девушка, полная огня, возникшая в лунном свете среди ароматов цветущего сада, за несколько часов сумела завоевать его сердце, а в эту минуту просто околдовала его.

Аннализа спрятала лицо на его широкой и сильной груди.

– Я же не спрашиваю, хочешь ли ты побыть со мной сегодня вечером, – уточнил Фил. – Я спрашиваю, хочешь ли ты стать моей женой.

– Никто меня никогда об этом не спрашивал до тебя, – тихо сказала она.

– Никто тебя раньше не целовал, никто не просил твоей руки, – заметил он. – Видишь, как много нового случилось за один вечер.

– Может быть, поэтому у меня так бьется сердце. – Аннализа прижалась щекой к его щеке и почувствовала, как она горит. – О чем ты думаешь?

– Ни о чем, – солгал он, так как в эту минуту вспомнил чистое личико, ясные голубые глаза и золотистые волосы Мэри-Джейн. Ее нежные черты на мгновение заслонили от него смуглое и страстное лицо, сумрачный, загадочный взгляд и густые черные кудри Аннализы, но тотчас же растаяли. Филип думал о кольце с синим, мягко светящимся сапфиром, которое уже успел надеть на палец Мэри-Джейн перед отъездом из Калифорнии. Этот сапфир принадлежал его матери, а еще раньше его бабушке. Его предстояло каким-то образом вернуть: фамильная драгоценность должна была остаться в семье.

– Мы должны быть благоразумны, Фил.