Книга Похищенный жених - Карен Хокинс

Джек впился руками в ее бедра. Внезапно она поучаствовала, что желает большего. Ей хотелось ощутить его поцелуи на своем обнаженном теле.

Фиона расстегнула платье и спустила его до талии. Еe груди, прикрытые тонкой рубашкой, оказались на одном уровне со ртом Джека. Его рот тотчас же впился поцелуем в грудь, доведя по очереди соски до твердости камешка и намочив рубашку. Фиона застонала, откинув голову назад, извиваясь от сладостных ощущений и все возрастающего желания.

Его бедра двигались под ней, затем он запустил руки ей под юбки. Он отодвинул в сторону ее рубашку, и его пальцы погрузились в жаркое и влажное лоно. Фиона ухватилась за его рубашку и застонала. Пальцы Джека задвигались внутри ее энергичнее, быстрее. При каждом его движении она ощущала, что все ближе момент ее бурного освобождения. Она покачивала бедрами, насаживаясь на его пальцы до тех пор, пока не почувствовала, что волны сладострастия нахлынули на нее, затопив всю целиком, и она, обнимая Джека за шею, в полузабытьи повторяет его имя.

Фиона ощутила настойчивое давление тугого мужского ствола, и, хотя у нее еще не затихли сладостные спазмы, ей захотелось ощутить его внутри себя.

Джек тихонько застонал, когда она вобрала в свое лоно его жезл, пульс у него резко участился. Никогда в жизни ему не доводилось видеть более впечатляющего зрелища, нежели выражение величайшего удовольствия на ее лице, и ему захотелось продлить этот момент. Она была такой страстной, такой желанной, такой родной. Он прижался ртом к ее грудям, его дыхание сделалось шумным и прерывистым.

Фиона медленно качнулась вперед, затем назад, после чего стала ритмично над ним раскачиваться. Джек испытывал сладостную муку от этих движений, его тело сосредоточилось на той точке, где они соединялись в одно целое, на чувственных ощущениях, которые создавали ее башмачки, соприкасающиеся с его бедром.

Господи, он так любил эти башмачки, хотя и не в такой степени, как ее самое, когда она, влажная и жаркая, извивалась и двигалась над ним.

Джек снова застонал, не в силах перевести дыхание. Он излился в нее, и его стоны слились с ее стонами, когда обоих затопило наслаждение.

Содрогнувшись в последний раз, Фиона упала на Джека. Сердце его гулко колотилось: никогда он еще не обладал более эротичной и чувственной женщиной.

Фиона спрятала лицо на шее Джека. Какая головокружительная, потрясающая, заставляющая обо всем забыть любовная схватка! Ее тело все еще не могло окончательно успокоиться.

Судорожно втянув в себя воздух, она выпрямилась. На лице Джека появилась улыбка удовлетворения.

Внезапно до нее дошло, что эпизод с Лусиндой доказал одну вещь: если она не примет меры, ее эмоции способны выйти из-под контроля. С этим мужчиной не нужно было вызывать гром. Он рокотал в ней всякий раз, стоило ей только посмотреть на него.

И как только у нее появится ребенок, Джек уйдет.

Она сползла с его колен.

Джек попытался удержать ее.

– Не спеши.

– Я бы осталась, если бы могла, но я должна вымыться и переодеться. Ты ведь знаешь, что мои братья не умеют терпеливо ждать. Если я не встречусь с ними в самое ближайшее время, они приедут за мной. Я не думаю, что ты жаждешь их видеть.

– Нет. Мне достаточно одного злющего шотландца Хэмиша.

Фиона улыбнулась.

– После того как я повидаюсь с братьями, я намерена навестить Бонд-стрит и поискать там ленту для шляпки, которую я шью.

Джек развел руки.

– Ты свободна, словно птица, любовь.

Она свободна, ничто их не связывало. Казалось, сам дьявол подстрекнул ее к тому, чтобы небрежно сказать:

– Да, конечно, свободна. Я еще не решила, куда я пойду развлекаться сегодня ночью. Возможно, в игорный зал. Так что не жди меня!

Джек вскочил на ноги.

– Ты не пойдешь в игорный зал.

Фиона только вскинула брови.

– Ты не понимаешь, насколько они могут быть опасными. Они переполнены негодяями, ворами и…

– Мужчинами вроде тебя. Если для тебя это достаточно хорошо, то и для меня тоже. Джек, я знаю, что ты ценишь свою свободу больше всего на свете. Когда мы только появились в Лондоне, ты дал мне понять, что будешь делать то, что ты хочешь, и не ожидаешь никаких жалоб с моей стороны.

Джек сунул руки в карманы, пытаясь скрыть от Фионы, насколько он расстроен.

– Фиона, я просто…

– Больше нечего обсуждать, Джек. Ты можешь делать что тебе нравится, и я не буду жаловаться.

Это было хорошо. Она даст ему свободу, позволит жить своей жизнью, это именно то, что он постоянно хотел. Он нахмурился:

– А ты?

– Естественно, я тоже буду ходить туда, куда пожелаю. Мне эта идея современного брака кажется удивительно привлекательной. – Фиона взялась за ручку двери. – А теперь извини меня, я должна идти, иначе будет поздно.

Долго после того, как дверь за Фионой захлопнулась, Джек оставался на одном и том же месте, и в его мозгу бушевали противоречивые мысли. Вероятно, он только что выиграл спор, однако он не чувствовал себя победителем.

Он провел рукой по волосам и невидящим взором посмотрел в окно. Фиона постоянно приводила его в смятение и ставила в тупик. Даже тогда, когда он считал, что хорошо знает ее, она удивляла его. Взять хотя бы эту ее стычку с Лусиндой, которая была отнюдь не робкого десятка. Под покровом фальшивой беспомощности Лусинда на самом деле была нервной и жесткой. Поначалу он находил ее бессердечность забавной, но со временем она ему приелась.

Фиона изменила все. Она предоставила ему свободу, но он не был уверен в том, что не потерял чего-нибудь взамен. Он понимал лишь то, что, поскольку она стала ожидать от него большего, он стал осознавать, что, возможно, его идеальная жизнь была не столь уж идеальной. Были вещи, которые ему следовало бы сделать и следовало делать. Во многих случаях до женитьбы на Фионе он позволял всему идти своим чередом. Теперь этого было уже недостаточно.

– Милорд?

Джек обернулся и увидел в дверях Девонсгейта с бутылкой бренди в руке.

– Я пришел, чтобы наполнить графин бренди. Я не помешаю вам?

– Нет-нет. Действуй.

Дворецкий поклонился и подошел к столику у окна. Джек наблюдал затем, как Девонсгейт наполнил графин, затем протер бокалы и поднос.

– Девонсгейт, как ты думаешь, я хороший хозяин?

Лицо дворецкого приобрело комическое выражение, когда он вскинул брови, что подчеркнуло округлость его головы.

– Милорд?

– Ты слышал меня. Ты считаешь меня хорошим хозяином? И не изрекай банальностей. Я требую правды.

Девонсгейт молча подошел к двери и плотно притворил ее.

– Милорд, это очень трудный вопрос. Вы хороший хозяин… и в то же время не очень хороший.