Книга Короткая глава в моей невероятной жизни - Дана Рейнхардт

– Да прекрати это! Ну боже мой! – Я отодвигаю от себя тарелку и бросаю на нее салфетку. – Неужели нельзя просто оставить меня в покое? – Я уже кричу. Знаю, я выгляжу неразумной.

Папа и мама обмениваются взглядами. Я прожила с ними достаточно долго, чтобы понимать их бессловесный язык. Они решают сегодня оставить все как есть – и тему, и мой срыв. Во всеобщем молчании чувствуется неловкость.

Папа прочищает горло.

– Так, ребята, – говорит он, – не забудьте, что завтра у нас кампания по привлечению новых членов.

Иногда мне кажется, что я провела лучшие годы своей юности на местном рынке органических продуктов, пытаясь заставить покупателей вступить в Американский союз защиты гражданских свобод. Мама работает в штате АСЗГС уже двадцать лет. Это ее первая работа после окончания юридического факультета, и сейчас она директор по юридическим вопросам. Можете себе представить, каково это – ходить в один и тот же офис каждый день на протяжении двадцати лет? И она все еще сидит в комнате девять на двенадцать[13] без окон, куда ее изначально и определили. Она считает свой кабинет уютным.

Дважды в год они проводят кампании по привлечению новых членов, и нас с папой и Джейком призывают на помощь. Правда в том, что мне в действительности нравится это делать, потому что можно вступать в довольно жаркие споры с категоричными покупателями, и чем я старше, тем более искусно аргументирую необходимость в том, во что верю, – например, в свободе слова, праве женщин на выбор, правах геев. А еще должна признать, хотя сейчас мне хочется задушить свою маму, я горжусь ею.

– Я пойду, – говорю я, – а сейчас – пока и хорошего вечера.

Я встаю.

– Подожди, – говорит папа. – Ты ничего не забыла? – Он показывает пальцем на свою щеку.

Я закатываю глаза и оглядываюсь на маму. Я не могу совершить идеальный побег, не поцеловав их обоих. Это не стандартная ситуация. Они больше не требуют поцелуев. Но я знаю, что им меня жаль.

Я тяжело вздыхаю и быстро целую маму, потом поворачиваюсь к папе. Он сует мне двадцать баксов. Однако, решаю я, в том, что тебя жалеют, есть и положительная сторона.

Фильм, кстати, полный отстой. И это показывает, насколько он плох, потому что я не самый разборчивый кинозритель. Мне нравится все: душещипательные гипертрофированные драмы, комедии с грубым пошлым юмором, претенциозные артхаусные киноленты, посмотреть которые мы ездим в большой город, и даже кровавые ужастики. Но этот фильм просто пробил тараном даже мои невысокие ожидания, и я не стану утруждать вас деталями.

Кинотеатр находится на Хайвей 33, в паре миль от нашего городка. Через дорогу располагается закусочная «Роксис», а рядом с ней – рыбный рынок, который всегда удивлял меня своим странным расположением (для рыбного рынка), потому что насколько же велико должно быть желание купить какую-нибудь рыбу, чтобы приехать за ней сюда. Закусочная – другое дело. Посмотреть кино, съесть бургер с картошкой фри и молочным коктейлем. Но посмотреть кино, а потом купить кусок свежезамороженной исландской трески? Мне этого не понять.

После кино мы оставляем машины на парковке и поднимаемся по дороге к огромному полю кукурузы. Я живу не в какой-нибудь глуши, хотя понимаю, как это начинает звучать. Мы живем всего в тридцати минутах езды от Бостона, и, как я уже говорила, в нашем городке есть рынок органических продуктов. У нас также есть «Старбакс»[14], сетевая пекарня и даже крутой ресторан азиатской фьюжн-кухни, где спринг-ролл[15] подают за двадцать долларов.

Мы прокладываем себе путь между стеблей кукурузы, которые в конце сентября уже довольно высоки, и выходим на прогалину, ставшую в последние годы нашим постоянным местом тусовки после кино поздним летом и ранней осенью. На улице немного прохладно, и Джеймс по доброте душевной одалживает мне свою фланелевую рубашку.

Я ложусь на спину и смотрю на звезды. Клео закуривает сигарету. Джеймс раскуривает косячок. К вашему сведению, на этом месте данная история не станет поучительным рассказом о подростковом курении или приеме наркотиков. Честно говоря, я считаю курение отвратительным и постоянно говорю об этом Клео. На самом деле она курит не так уж и часто. Она никогда бы не закурила сигарету утром или в течение дня. Клео курит только ночью, когда расслабляется в компании друзей на вечеринках или кукурузных полях. Что касается косячка, я не курю траву, и это не потому, что я скромница, и не потому, что я этого не одобряю, и не потому, что я выбираю «Просто скажи: НЕТ». И это не из-за того, что я боюсь расстроить своих родителей, ведь у меня есть довольно большие подозрения, что они сами много курили в прошлом. Кто знает, может, они и сейчас курят. Нет, я не курю траву, потому что у меня был крайне неприятный опыт. Курение незамедлительно отправляет меня в дебри моей собственной головы: я не могу поддерживать разговор и сосредоточиваюсь на вещах, о которых хотела бы не думать вообще. Но, должна признать, мне как будто нравится запах и то, как мои друзья глупеют под воздействием травы.

Я и Клео познакомились с Айви в первом классе на поле для гандбола во время перемены. У нее была посредственная подача и косички ниже попы. Джеймса и Генри мы взяли в нашу маленькую компанию в третьем классе, потому что Джеймс был щуплым и забитым, а Генри – толстым и другие мальчики не хотели играть с ними обоими. Мы пятеро стали неразлучными.

С тех пор столько всего изменилось… Маленькие изменения заключаются, например, в том, что у Айви оказался талант к актерскому мастерству, а не к гандболу, и она сменила косички на короткую стрижку, укоротив волосы до трех дюймов. И в том, что Генри вырос из своего детского жира, и теперь мальчикам, которые раньше дразнили его, приходится его слушаться, потому что он капитан баскетбольной команды. Конечно же произошли и более серьезные перемены, со всеми нами, сложные перемены, и их слишком много, чтобы рассказывать обо всех. Теперь у каждого своя жизнь, и мы больше не неразлучны, но нам все еще нравится вместе ходить в кино, сплетничать обо всех в школе, иногда курить траву и тусоваться на кукурузном поле.

– Итак, Кливидж[16], – Генри придумал новое прозвище для Клео, – что там с Дариусом? Он уже повисел на твоих новых увесистых подружках? – Генри делает жест в сторону грудей Клео, которые та сегодня гордо выставила в футболке, которую следовало бы отправить на пенсию еще до летнего ростового скачка.

Айви глубоко затягивается косяком:

– Ты такой ребенок, Генри.

– Кажется, я хочу их потрогать. Можно? – Джеймс протягивает руку, словно пытаясь ухватиться.