Книга Спец - Владимир Поселягин

Пуля, выпущенная мной с помощью амулета, попала особисту точно в лоб. Не мог я не воспользоваться такой возможностью, достал. Хозяин пистолета мгновенно протрезвел от осознания того, что случилось, а в это время пистолет, выкручивая его запястье, под мат полного ужаса стрелка снова загрохотал выстрелами. Это офицер в упор расстрелял двух подельников, потратил два патрона на одного и три на другого, с гарантией пристрелил. Под визг стрелявшего, который пытался остановить взбесившееся оружие, я заблокировал ему левую руку, и ствол ткнулся ему в висок. Прозвучал последний выстрел. Ну вот и всё. У дверей своей палаты я сделал вид, что от эмоций поскользнулся и упал, санитарка теперь бросилась ко мне, зовя коллег на помощь, чтобы поднять меня, но алиби у меня теперь стопроцентное.

А через минуту я уже обнимал и успокаивал Анну. Она сидела у нас в палате, рыдая мне в пижаму, а я гладил её по спине и обдумывал проблемы, которые могут свалиться на жену. А ведь её могут сделать крайней. Для местных спецслужб, особенно удальцов из политуправления, не важно – кто, главное – назначить виновного. А раз жена была в палате, когда это всё случилось… Надо думать. Отдавать жену на растерзание я и не подумаю. Если они захотят войны, они её получат. Поверьте, я использую все возможности, но не дам её в обиду, а возможностей у меня немало.

Одновременно я амулетом-помощником вскрыл сейф особиста, достал папку, которую он на днях завёл на меня, и через форточку, левитируя, вынес на улицу. Там она мгновенно промокла под дождём, после чего я сбросил её в дымовую трубу котельной, где вскоре папка превратилась в пепел. Ладно, время покажет, чем эта история закончится.

С некоторым трудом мне удалось успокоить жену. Парни – кто молчал, сочувственно сопя, кто словами пытался пожалеть. Правда, в тоне так и проскальзывала ярость в сторону наглецов. А когда пронёсся слух, что один из них сошёл с ума и начал расстреливать всех вокруг, тон сменился на удивлённый. Я же, прижав жену к себе и убедившись, что она перестала дрожать, тихо зашептал ей на ушко:

– Сиди, внимательно слушай и запоминай. То, что случилось с теми уродами, – это кара, но сейчас не об этом. Погибли работники политуправления, значит, будет следствие, а у следователей одна забота: не искать, кто виноват, а назначить виновного. Для них ты – идеальный вариант, была в палате. Если главврач не струсит, он тебя прикроет, тогда проблем не будет. Просто запомни: я хоть и лежу в госпитале, но у меня тоже есть возможности. Если тебя пригласят в машину, чтобы проехать в управление, значит, тебя списали, отобьют всё, что можно, сама признаешься и всё подпишешь. У меня знакомцы есть, я же детдомовский, из Ленинграда, встретил тут парней из банд, дам сигнал, и они будут караулить снаружи. Когда тебя повезут, они перехватят. Ты их не увидишь, даже не крути головой, просто прими это как факт. Запомни: если вдруг зазвучат выстрелы, и все, кто с тобой будет в машине, погибнут, сразу открывай дверь и уходи в снятую комнату. Собери вещи и оденься в гражданскую одежду. Сними другую комнату, деньги у тебя есть. Там свяжемся друг с другом, я дам новые инструкции. И ничего не бойся, я с тобой и никогда тебя не брошу и не отвернусь. Я не прощу только предательства, но я в тебе уверен, как в себе.

Анна только крепче прижалась ко мне, сосредоточенно сопя. От её волос шёл аромат яблока, сводивший меня с ума. Это от трофейного шампуня, пузырёк которого я подарил жене на день рождения, ей двадцать три исполнилось, у меня его целая коробка, из Минска. Конечно, вот так вываливать на неё всё сразу после пережитого не стоило бы, но Анне надо понять, что она под моей защитой и я помогу всегда, пусть будет уверена во мне.

Когда прибыли следователи, и из НКВД были, и из политуправления, и из комендатуры столицы, я стал ожидать оргвыводов. Как ни странно, прояснилось всё довольно быстро, правда, пришлось посетить кабинет главврача. Было забавно видеть его с повязкой на лице, нос ему таки сломали. Оказалось, он был в курсе, что жена планировала отправиться со мной, а терять сотрудника при кадровом голоде не хотел, вот мы и пришли к соглашению: он её прикроет, но она обязана остаться в его госпитале до конца войны, ну или пока не найдётся замена. Я ещё вытребовал условие по поводу беременности: три месяца на декрет, а потом она вернётся к службе. Главврач скривился, но согласился. На этом мы и ударили по рукам. Нас обоих устраивали условия, жена при этом была больше сторонним наблюдателем, полностью отдав переговоры в мои руки.

Главврач условия выполнил полностью. Этот старый коммунист нажал на нужные рычаги, так что Анна была потерпевшей, а я, как муж, мог присутствовать при её опросе. Всё списали на сумасшествие того стрелка, который всех положил, усиленное алкоголем. В общем, пьяные пострелушки, бывает. У многих взяли подписку о неразглашении, у Анны тоже, и на этом всё. А в освобождённой и отмытой палате уже устраивались новые жильцы, шесть коек поставили. Анна не стала уходить, хотя ей и разрешили, чтобы прийти в себя, и продолжила эти сутки дежурства. К себе в палату я вернулся за полночь и уснул. Да уж, тяжело день закончился, но, к счастью, всё же благополучно, и даже с некоторыми плюсами. Для меня, по крайней мере. Да и почему мне было не воспользоваться моментом? Вот я и воспользовался.

Следующая неделя прошла нормально. Сегодня утром мне сняли гипс и, осмотрев на ноге швы, обработали их и отправили меня на рентген. Стараясь не наступать на всю в красных полосах шрамов и точках от швов ногу, которая казалась мне жутко худой и бледной, стуча костылём, я добрался до нужного кабинета. Изучив снимок, хирург велел мне побольше ходить, но ногу беречь, а гипс больше не нужен. А ещё через неделю, второго ноября, собралась очередная медицинская комиссия, которая, осмотрев меня, постановила: списать и выдать справку об инвалидности, чтобы я мог получать военную пенсию.

К выписке меня стали готовить через три дня, пятого ноября, и я постепенно стал собираться. Заказал сапожнику три пары обуви. Первая – обычные чёрные ботинки для весенне-осеннего сезона, которые подходят для повседневной жизни и практически к любой одежде, даже к форме. Потом – лёгкие летние туфли, тоже чёрные. Ну и унты, зимняя обувь с меховым голенищем до колен. Вся обувь, естественно, с высоким каблуком под правую ногу. То есть я сделал заказ на все сезоны, чтобы обувь была в наличии. Надо ему ещё домашние тапки заказать, тоже вещь нужная.

Теперь о форме. Красноармейская, в которой меня в немецкий тыл отправляли, пришла в негодность, да и осталась в том медсанбате. Однако моя командирская форма осталась при мне, тем более на френче награды были прикручены, да и шинель по размеру имелась. И я сказал жене не подбирать мне на складе форму по размеру, мол, всё есть, мою старую привезли. И когда наступил день выписки и мои документы были готовы, я сходил в туалет и, пока там никого не было, достал из браслета форму, правда, пришлось срезать петлицы и снять с фуражки звезду, и вернулся в ней, глухо постукивая тростью, которую изготовили мне недавно в столичной мастерской. Лаком ещё пахла.

Я попрощался с парнями, забрал нехитрые вещички и, прихрамывая, направился к выходу, по пути благодаря за заботу медперсонал. Аня отпросилась сопровождать меня.