Книга Шпионами не рождаются - Игорь Атаманенко

Скорее всего поэтому он и получил прозвище Урюк.

* * *

Дело об ограблении Людмилы Толстой и Ирины Бугримовой ускорило вербовочную разработку Урюка.

В места, посещаемые Брежневой и Щелоковой для встреч со своими контрагентами, спекулирующими «камешками», были стянуты значительные силы разведчиков Службы наружного наблюдения. А к Урюку подвели агентессу экстра-класса Второго главного управления (контрразведка Союза) Эдиту, выступавшую в роли эксперта Гохрана. Агентесса сумела заинтересовать объект не только предложением купить у нее большую партию военных регалий петровских времен и старинных золотых монет, но, что важнее, собственной персоной.

После того как Эдита сблизилась с незнакомцем, который по традиции представился выходцем из Узбекистана и жителем Ташкента, «наружка» аккуратно проводила его.

Каково же было удивление сыщиков, когда объект вошел, как к себе домой, в… японское посольство в Калашном переулке. Выяснилось, что спекулянт — ни много ни мало — советник по экономическим вопросам посольства Японии в Москве Иосихису Курусу.

Это обстоятельство неизмеримо усилило желание Андропова сделать его нашим секретным источником, и все последующие мероприятия по агентурной разработке иностранца проводились под непосредственным контролем Председателя.

С учетом открывшихся подробностей о профессиональной принадлежности японца Андропов отдал указание завербовать его исключительно с использованием компрометирующих материалов.

Эдита сумела настолько войти в доверие к Курусу, что тот открылся ей, рассказав под большим секретом, что он — японский дипломат, вынужденно занимающийся золотовалютными операциями: крайне нужны большие деньги для оплаты врачей, лечащих его жену. Сообщил он агентессе и о своих регулярных поездках в Токио, Сингапур и Гонконг для доставки оттуда в Союз аудио-видеоаппаратуры. Проблем при перевозке больших партий товара у него не возникало, так как он обладал дипломатическим иммунитетом.

Свою заинтересованность в поддержании деловых отношений с Эдитой японец объяснил просто: удобнее и безопаснее продавать контрабандный товар одному надежному посреднику, чем многим случайным покупателям.

В порыве откровенности японец посетовал, что долгое время безуспешно пытается приобрести серебряный константиновский рубль, за который готов отдать любые деньги. В этой связи он возлагает особые надежды на развитие отношений с Эдитой как с работницей Гохрана и готов выполнить все ее условия[1].

К тому же, заявил иностранец, принадлежность Эдиты к элите государственных служащих — гарантия безопасности их бизнеса, ибо она рискует не менее, чем он, а значит, будет предельно осмотрительна и конспиративна в делах.

Японец также доверительно сообщил агентессе, что в Москве находится без жены, да и вообще истосковался по женскому обществу. Намекнул, что не прочь навестить женщину на дому.

Следуя отработанной линии поведения, Эдита охотно подхватила предложенную тему, сказав, что непременно пригласит Курусу к себе в гости, как только ее муж-геолог уедет в командировку.

Иностранец проявил интерес к специфике работы мужа, спросил, в чем конкретно она заключается.

Эдита в соответствии с полученными рекомендациями невзначай заметила, что ее супруг занимается геологоразведкой месторождений алмазов и золота…

Когда агентесса сообщила о состоявшемся разговоре своему оператору — генералу Маслову, тот, следуя в фарватере намерений Председателя, немедленно отработал ей линию поведения, предусматривающую совращение таинственного азиата.

Решено было завлечь его к ней на квартиру. Остановились на том, что делать это надо не спеша, какое-то время подержав японца на сексуальном карантине — пусть дозреет!

…Эдита поддерживала деловые отношения с Курусу около месяца. За это время она приобрела оптом и сдала на Лубянку столько первоклассной видеоаппаратуры и превосходных японских часов «Сейко», «Ориент» и «Ситизен», что руководство КГБ СССР разрешило продать все это по весьма доступным ценам всем желающим сотрудникам, чтобы как-то окупить расходы на их приобретение.

Когда дипломат вновь вернулся из Сингапура с очередной партией товара и позвонил агентессе, та сказала ему, что прийти на встречу (обычно их свидания проходили в Сокольническом парке) не может, так как повредила ногу, поэтому в течение недели, а то и двух вынуждена будет сидеть дома. А в настоящий момент она вообще лежит в постели голодная, так как муж уехал в длительную командировку и ей даже чаю некому заварить.

В подтверждение своих слов Эдита расплакалась навзрыд в телефонную трубку.

Японец и растерялся, и обрадовался одновременно. Помолчав секунду — упоминание о постели задело за живое, к тому же ему недвусмысленно было сказано, что объект его вожделений одна, — Курусу взял себя в руки и спросил, что же делать с привезенным добром.

Будто не расслышав вопроса, Эдита, перейдя на шепот, добавила, что если Курусу-сан желает взглянуть на константиновский рубль, то она может предоставить ему такую возможность — монета временно находится у нее дома.

Все сомнения мгновенно разрешились, японец прокричал в трубку, что немедленно берет такси и выезжает. Бросив трубку, он опрометью выбежал из телефонной будки. Вернулся, чтобы узнать адрес, а заодно поинтересовался, не будет ли Эдита возражать, если он захватит с собой пару бутылок шампанского…

Эдите спешно забинтовали ногу, вооружили ее костылями. Макияж она наложила сама.

В сопровождении двух бригад «наружки» Курусу через двадцать минут подъехал на такси к дому агентессы.

Женщина встретила японца, прыгая на костылях и морщась от боли.

Со своей ролью женщины, попавшей в беду, агентесса-обольстительница справлялась блестяще: халатик постоянно распахивался, то обнажая до самого основания стройные ноги, то вдруг из него одновременно выкатывались две молочные луны налитых грудей…

От такого натиска Курусу вмиг позабыл и о привезенном товаре, и о константиновском рубле.

Залпом осушив пару бокалов шампанского, он попросил разрешения снять пиджак. На пиджаке не остановился, стащил и надетый поверх рубашки полотняный пояс с кармашками-ячейками, заполненными часами и золотыми браслетами. С облегчением вздохнул — «кольчуга» весила около десяти килограммов!