Книга Сияние лилии - Ная Геярова

В руки мне легла круглая буханка хлеба. Потом кусок буженины, и головка желтого сыра. Фляжка с плескавшейся внутри водой.

У меня от одного вида еды слюна во рту появилась.

— Сейчас поужинаем, — Зак уселся напротив. — Одному кусок в горло не лезет.

Я усиленно закивала головой.

Зак вытащил из-за пояса ножик, вытер о штанину, отрезал кусок хлеба, шмякнул на него толстый кусок мяса, а сверху сыр.

— Держи! — протянул мне.

Я схватила бутерброд и вцепилась в него зубами. Но вдруг представила, как выгляжу со стороны, и покраснела. Зак не переставал улыбаться. А улыбка у него открытая и располагающая, будто мы знакомы всю жизнь. И мне стало спокойно с ним. Я отбросила всякие стеснения и с удовольствием начала жевать. Зак взял в руки фляжку, открутил крышку. И вот тут, только что откушенный кусок чуть не встал у меня в горле от удивления. Пальцы Зака стали раскалено-красными, он сжал фляжку в ладонях, а через минуту из тонкого горлышка пошел дымок. Вода забурлила! Руки Зака снова стали обычными, кожа приобрела нормальный вид. Парень спокойно разлил кипяток по стаканам.

— Как ты это сделал? — кусок все же пришлось прожевать, прежде чем спросить.

Зак отпил из кружки.

— А ты думаешь, отчего меня в этот зверский институт отправили? — откусил от своего бутерброда, начал медленно жевать.

Зверский институт? Мне стало не по себе. Интересно и что за институт такой. Спрашивать дальше было неудобно. Я откусывала от бутерброда, а сама все наблюдала за Заком. Милый, лицо доброе, а вот глаза грустные будто тоска в них глубокая и болезненная.

— Смотреть на меня отец не может… — прервал он мои размышления. — Хотя, какой он отец, — произнес горько. — Мама изменила, сама при родах умерла, так и не сказав кто настоящий родитель. Убить младенца рука не поднялась. Только чем старше становился, тем сильнее от него отличался. Все во мне не так, лицо чужое, телом не вышел. Братья у меня знаешь какие? — прозвучала легкая зависть, следом тяжелый вздох. — Разве что и есть семейного — глаза. Мамины говорят — карие. А тут ещё и «странности». Отец долго старался терпеть мое присутствие рядом. Но видимо терпелка закончилась.

— И тебя отправили в институт?

В моем голосе было слишком много удивления.

Зак посмотрел на меня изучающе.

— Ты и правда не знаешь! — проговорил чуть скриви губы. — Это не просто институт. Это институт проклятых.

— Проклятых? — собственный голос показался мне глухим.

— Их самых, — кивнул Зак. — Там таких как я учат справляться со своими «странностями».

— А если не справляются? — есть мне совершенно расхотелось. Я положила надкушенный бутерброд обратно на платок.

— Не возвращаются, — зловеще прозвучало из уст Зака.

У меня под ребрами кольнуло и дыхание стало учащенным. Как так?

— Что значит, не возвращаются?

У Зака зрачки огненно-красным полыхнули.

— Мы прокляты. Таким как я нет места среди простого народа. Правительство не позволит. Так что можно считать, отец поступил благородно. Дал мне шанс.

Я в ужасе уставилась на Зака.

— А ты уверен, что твоя «странность» — проклятие?

Мне стало совсем неуютно. Я очень ясно видела себя на месте Зака. У меня тоже есть… «странность» — которую я считаю проклятием.

— Меня никто не спрашивал, считаю я это проклятием или даром. Ты видела, как я воду вскипятил? Я научился это делать за месяц, подчинять себе небольшие вспышки. — Он с гордостью на меня посмотрел. А я съёжилась под его взглядом. Сколько силы излучали глаза Зака, мне разом места в карете мало стало. Само лицо его изменилось став непроницаемо жестким с твердой уверенностью в сведенных скулах. — Я уверен, я смогу подчинить, я научусь работать с тем, что во мне, — замолчал, еще пару секунду в суженных зрачках плескалось огненное пламя, и затухло. Я облегченно выдохнула. Чувство обитаемой в карете душащей силы пропало. Зак рассеянно улыбнулся снова стал тем самым пареньком — чуть диковатым и взлохмаченным. — А ты зачем в город? — спросил, как ни в чем не бывало.

— К дяде, — выдавила я.

— В гости?

Отвечать не хотелось. Но Зак смотрел. И мне было неудобно под его взглядом. Вроде и сидит худой неуклюжий паренек, а я готова под диван заползти от его пронзительного взгляда, помня, как еще минуту назад он чуть не раздавил меня прямо в карете внезапной магической мощью.

— Можешь не отвечать, если не хочешь, — он начал убирать с импровизированного стола. — До города далеко, только к утру прибудем. Ты отдохни, да и мне надо.

Сунул все под сиденье, и вытянулся на диванчике, прикрывшись плащом. А я продолжала сидеть и внимательно смотреть на него. Странность — так он назвал свое проклятие. И он действительно был странным. И дело было не в умении греть воду во фляжке и управлять огненными полыхами. Нет… Все куда глубже. Сила. В худеньком теле была страшная, дикая, сила способная не просто испугать, но, я была уверена — убить. Вот для чего эта решетка и кованная карета. И странный институт… Я всматривалась в нового друга, во сне у Зака было доброе и очень привлекательное лицо, можно было даже сказать аристократичное. Я вдруг поймала себя на мысли, что мне будет нестерпимо больно если он не сможет научиться подчинять свое проклятие. И набатом прозвучали зловещие слова Зака: Не возвращаются!

Как страшно. Проклятым не место среди обычных людей. В этом он точно прав. Я жила среди людей, и чем это закончилось? Мне не место… И все-таки… Не возвращаются. Не хотела бы я попасть в институт проклятых.

Я перевела взгляд на решетку окна. Тьма давно окутала окрестности, и только фонари кареты немного разгоняли ночь. Стучали колеса по мощеной дороге. Фургон трясся, поскрипывали балки. И на сердце тоже скрипело. И тоска сжимала его все сильнее, и страх перед будущим. Фонари раскачивались в решетке окна, и голова моя постепенно опускалась ниже. Веки закрывались сами собой. Я уже проваливалась в сон, но все же успела напоследок увидеть пристальные, огненные глаза Зака, смотрящие на меня.

Часть 2

В город въехали с первыми лучами. Гулко разносился стук копыт по мощенным улицам. Серые стены домов тянулись высоко, окна были плотно задернуты шторами. И все же Дарвин показался мне величественным и прекрасным. За свои семнадцать лет, я ни разу не выбиралась из родного поселка. И сейчас с любопытством смотрела по сторонам. И хотя людей в столь ранний час почти не было, но я так и представляла себе, как мужчин, медленно вышагивающие с тросточками в руках, неторопливо ведущими разговоры, непременно о политике. Вальяжно дамы в прекрасных платья строго соответствующие последней моде, с невероятными прическами и зонтиками, с надменным унынием на лицах. Отчего надменными? А как же иначе? Простые в таких городах не живут.

А как удивили меня дворники, с утра метущие улицы, в синих клетчатых рубахах и длинных черных фартуках.