Книга День, который не изменить - Борис Батыршин

— На шведский? — удивился Мишка. — Так ведь с шведами воевали ещё при Петре Первом! Как же вы…

И прикусил язык, когда Витька пихнул его локтём.

— И-и-эх, умники, комар вас забодай! — Верно, при государе Петре Великом наше войско шведов било. А четыре года назад снова война приключилась, за Финляндское княжество. Князь Багратион повёл нас по льду на самую ихнюю столицу, город Стекольну[6]. А как мы туды пришли, сразу замирение вышло, а мне и прочим солдатам — медали!

— У нас в школе этого не проходили… — принялся оправдываться Мишка.

— Ну и дурнями выходят ваши учителя! — решительно заявил Оладьев. — Потому, должно знать о подвигах православного воинства! А, перво-наперво, о князе Петре Ивановиче Багратионе. Не человек, орёл: никого не боится, под землёй на аршин видит, солдатам отец родной!

— Так вашим полком Багратион командует? — продолжал допытываться Мишка, не обращая внимания на Витькины тычки.

— Ты, парень, смотрю, и вовсе из глухой деревни, коли такие вопросы спрашиваешь! — покачал головой капрал. — А говоришь — из Москвы… Да там, небось, кажинная собака знает, что князь Багратион — генерал от инфантерии и командует второй Западной армией! А наш полковой командир — их высокоблагородие подполковник Капустин Иван Фёдорович. Двадцатый егерский полк состоит в дивизии генерала Коновницына, в армии Барклая де Толли. Он-то немец, не то что, Пётр Иванович. Известное дело, министр, а уж солдату слова доброго не скажет. Ва-а-жной!

И сплюнул под ноги.

Не больно-то этого Барклая в армии любят, подумал Витька. А Мишка хорош: спал небось, на уроках истории, и теперь несёт всякую чушь! Это же надо придумать, Багратион — командует и полком!

Капралу, похоже, надоело беседовать с бестолковыми подростками.

— Ладно, огольцы, шагай за мной. Предоставлю вас ротному командиру. Да веселей гляди, он добрый, покормить вас прикажет. Небось, не едали солдатского кулеша?

Кулеш оказался похлёбкой из пшена с салом. Густая, наваристая — ребята не заметили, как одолели по целой миске. Давешний офицер принял гостей радушно, велел угостить из ротного котла, и сам с удовольствием хлебал ароматное варево.

Подражая солдатам, ребята подбирали хлебными корками остатки кулеша, когда капрал Оладьев привёл к костру ещё двоих. Высокорослые, широкоплечие, в белых мундирах и высоченных, выше колен, сапожищах. У того, что помоложе, рука замотана тряпицей и висит в петле.

— Вот оне, вашбродие Сильвестр Иваныч, приблудные!

— Пархом Жиленко, вахмистр третьей роты первого эскадрона Глуховского кирасирского полка! — браво доложил первый, вставая во фрунт.

— Фаддей Сковорода, рядовой! — раненый попытался вытянуться перед офицером, но вышло неловко — он скривился, на лбу проступили капли пота.

— Из малороссов,? — спросил прапорщик. Фаддей Сковорода кивнул. — Да ты садись, садись, вижу — болит рука-то. В деле ранен?

Егеря подсунули раненому глуховцу свёрнутую шинель. Тот присел, и принялся баюкать потревоженную руку.

— Так что это его штыком боднуло, вашбродие! — ответил за товарища вахмистр. — Это когда мы на ихнюю пехоту в атаку ходили.

— И как сходили? — поинтересовался прапорщик. — Слышал, успех имели чрезвычайный?

— Так точно, господин прапорщик! — прогудел вахмистр. Он остался стоять, возвышаясь над низкорослыми егерями, как водонапорная башня над дачными домиками. — Как есть, порубали в хузары[7], и три пушки взяли! Оне, хранцузы, нас со своими попутали, а когда опомнились, уж поздно: мы в ряды ворвались и пошли крошить палашами!

— Верно говоришь. — кивнул прапорщик. — Видите ли, братцы, во французской армии есть саксонский полк Цастова. У них каски похожи на наши кирасирские — из латуни, чёрной кожи и с гребнем. Вот пехота, наверное, и обозналась, на свою беду!

Егеря внимательно слушали командира. Видно было, что такие разъяснения для них привычны: прапорщик Яковлев следовал суворовской заповеди «Каждый солдат должен понимать свой манёвр».

— Так и было, вашбродие! — подтвердил вахмистр. — Как есть, обмишулились! Да и польские уланы[8], когда в пики пошли, нас видать, за драгун[9] приняли. Драгуны-то, они в зелёных мундирах. А у нас поверх колетов чёрные кирасы, по ночному времени не сразу и отличишь! Мы те кирасы недавно получили, уже на марше, вот поляки нас за драгун и приняли! А как пики по железу залязгали, тут-то и поняли, что промашка вышла. Повернулись, и давай драпать!

Солдаты засмеялись.

— А что, вы их догнали? — спросил кирасира тщедушный солдатик.

— Ты вон, возьми промежду ног жердину и погоняйся, ерой! — снисходительно отозвался кирасир. — Уланы легко конные, и наездники знатные. Знамо дело, поляки! Рази ж на наших битюгах за ними угнаться? Да и команды такой не было: мы, как улан отбили, сейчас стали перестраиваться, чтобы на пехоту ударить.

— Это ж сколько разных народов с антихристом ентим идут! — вздохнул тот солдат, что чистил кивер. — И поляки, и ещё двунадесять языков. Австрияки — и те с ними, иуды, перемётчики! А мы-то им против Бонапартия помогали, при Аустерлице! Сколько народу тогда полегло…

— Верно, Кошкин. — кивнул офицер. — Есть у Наполеона и австрийский корпус. Он со всей Европы проходимцев набрал. Кто только ему не служит — пруссаки, вестфальцы, вюртембержцы, итальянцы, саксонцы… Поляков поболе других: целый корпус под началом графа Понятовского. Их Наполеон считает лучшими своими войсками. Только Старую Гвардию выше ставит.

— Лучшие-то они, может и лучшие — упрямо набычился егерь. — А только глуховцы их всё одно, в обратку погнали!

— Да, кирасиры показали себя молодцами. — согласился прапорщик — Они и решили Шевардинское дело. В штабе рассказали: когда батальон Одесского полка попал под удар кавалерии Мюрата, князь Горчаков прибегнул к хитрости: велел в темноте ударить барабанам в поход, и кричать «ура», но дела не завязывать. А сам послал адъютанта навстречу кирасирской дивизии генерал-майора Дуки с просьбой поспешать на помощь.

— В точности так, вашбродие! — физиономия вахмистра расплылась в довольной улыбке. — Как адъютант их светлости до нас доскакал, мы сразу и пошли на рысях. А за нами Нижегородский кирасирский. Слава Богу, подоспели! Пока неприятель соображал, что к чему, пока для атаки строился — мы уже тут как тут! Задали перцу, приходи кума любоваться!