Книга Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

– Цыть, голова неразумная! – Данила осерчал не на шутку. – Ишь ты, аника-воин отыскался! От солдатчины бегут, словно от чумы страшной. Тысячи солдатских голов в канавы лягут, прежде чем какому ни то генералу царица орден на грудь повесит! Видит бог, карась не убивается, что щуку давно не видел…

– О чем ты, дедушка Данила? – не сразу понял, куда клонит старый Рукавкин.

– Да о том, что нужен ты будешь Устинье, ежели турецкие пули сделают из тебя решето! Не мешкая надобно собираться нам в Самару.

– Как это – в Самару? – всполошился Тимошка. – Не отторговались, к Устиньюшке в дом не наведались обговорить…

– Довольно с меня и одной хивинской смуты! Ежели где начинается усобица – там купцам первыми терпеть разорение и битье с двух сторон. Всякому, кто с ружьем, нужны наши товары и наша казна. – Данила решительно прихлопнул ладонью о прилавок, на который так и не выложил ни одного тюка сукна для продажи.

– А как же сватовство? – Тимошка вцепился побелевшими пальцами в косяк двери, словно не хотел выпускать деда Данилу из лавки. – Устиньюшка наказывала, чтоб долго не мешкали.

– Вот утихнет усобица, по весне приедем вновь на Яик. Тогда и зашлем сватов. Да и годков тебе, Тимоша, не так много, нет полных восемнадцати. Видит бог – потерпеть надобно с годок хотя бы. Ведрами ветра не смеряешь, и не от всякой беды деньгой откупиться можно, так-то, Тимоша.

– А ежели Устиньюшку за это время высватают? – Тимошкин голос сорвался от прихлынувшего волнения, и он в сердцах до боли ударил кулаком о косяк двери, торопливо оглянулся – кого это нечистая сила сюда несет, не дают дедушку Данилу убедить не ехать в Самару!

За спиной совсем рядом послышался конский топот. От группы верховых казаков отделился пожилой длинноногий хорунжий с вислыми седыми усами. Темно-карие веселые глаза улыбались молодому самарцу.

– Дед Данила у себя ли, казак? – громко, густым голосом прокричал хорунжий, легко спрыгнул на землю, потянулся уставшим костлявым телом.

– А где же ему быть, – неохотно сторонясь, ответил Тимошка. Данила прошел к выходу, подал казаку для приветствия обе руки, радушно заговорил:

– Здравствуй, здравствуй, брат Маркел! Жив-здоров? А я, грешным делом, забеспокоился, не видев тебя все лето. Ну, думаю, и мой строптивый Маркел Опоркин попал лихому генералу под топор, не уберегся…

– Не попал по той простой причине, что был в отъезде до Гурьева, вместе с братьями, Ерофеем да Тарасом. Помнишь их, Данила?

– Ну как не помнить! – даже обиделся Данила. – У меньшого тогда едва усишки пробивались, вот, внуку моему Тимошке под стать был. Входи, Маркел, чаем угощу на радости, что свиделись.

Маркел Опоркин дружески потрепал смутившегося Тимошку по плечу, легко перешагнул высокий порог и прошел в лавку. Сел на скамью в дальний угол, спиной привалился к кипам разноцветных тканей, прищурил темные глаза, оглядел Данилу и Тимошку, который так и остался стоять в дверях, расставив руки к косякам.

– Из-под Бударинского форпоста мы, – сообщил Маркел Опоркин, наблюдая, как Данила разливает чай из самовара по объемистым чашкам, привезенным из Хивы. – Посылаемы были майором Наумовым для передачи пакета командиру тамошней сотни, а форпост-то уже в руках объявившегося государя Петра Федоровича! Вот какие события надвигаются на Россию, караванный старшина. Супруг на собственную супругу военный поход снаряжает. И превеликую в душе надежду питает получить силу для того похода от нас, забиженных правительством яицких казаков.

Данила протянул Маркелу чай, табуретку придвинул и сам сел с чашкой спиной к распахнутому окну, из которого Маркел видел парадный подъезд войсковой канцелярии: перед входом толпилось десятка три зажиточной старшины – есаулы да полковники, все при оружии, и кони оседланы у коновязи.

– Полно, Маркел. – Данила покачал головой, подул на горячий чай. – Не воровский ли обман все эти слухи о государе? Читан ведь был указ о смерти государя Петра Федоровича лет с двенадцать тому. – Данила не мог пить только что кипевший чай, поставил чашку на прилавок, в великом волнении оглядел из окна встревоженный, со снующими туда-сюда людьми городок. Провел рукой по худощавым щекам, покомкал короткую, почти сплошь седую бороду.

– Что не варится, того в горшок не кладут, караванный старшина, – решительно ответил Маркел Опоркин. – Брательник Ерофей самолично перекинулся разговором с Ванюшкой Почиталиным, с ним и ездил тайно на хутор Толкачева три дня тому назад. Собралось тамо около государя человек до пятидесяти. Все больше казаки, татары да из крещеных калмыков которые. Вышел государь к своим людям запросто, но одет справно. Сказал, что точно он государь император, и жаловал казаков за службу реками, морями и травами, денежным жалованием, хлебом, свинцом и порохом. И всякие вольности нам возвращает, отнятые его женой и сенатом. А поскольку Господь вручает ему царство по-прежнему, то имеет государь намерение нашу былую вольность восстановить и дать нам всевозможные благоденствия. Вот так-то, караванный старшина. Какому вору такие мысли по разуму? Нет, только государю нашему истинному. Хотел он и прежде дать черному люду волю, да помещики с сенаторами тому воспротивились, умыслили и вовсе изжить его со свету, ан не вышло по-ихнему!

– И Ерофей все это сам слышал? – Данила медленно повернул голову к окну, словно хотел убедиться, что за спиной нет подслухов.

От войсковой канцелярии на разномастных конях спешно отъехали человек десять казацкой старшины и куда-то умчались, подняв над площадью полосу серой пыли.

– Самолично слышал, – подтвердил Маркел, отхлебывая чай маленькими глотками. – Еще сказывали собравшимся казакам Максим Шигаев и казак Чика-Зарубин, что государь показывал им царские знаки, какими Господь метит новорожденных наследников на престол. Сомнения у меня нет – подлинный царь объявился народу, восстал из приневоленного несбытия на радость всем нам.

– Старая голова не вмещает услышанное, – пробормотал в великом раздумии Данила, молча посмотрел на Тимошку – внук не спускал с Маркела Опоркина восхищенных глаз. Более того, осмелился спросить о сокровенном:

– Дядя Маркел, а вы теперь куда? К объявившемуся государю ли служить вознамерились, или супротив ополчитесь заедино с атаманской частью войска?

Маркел крякнул в волосатый кулак, улыбнулся, обнажив редко поставленные и далеко не все уцелевшие зубы.

– Ишь ты, допросчик какой! – ответил и покачал головой. – Но ежели между царями передряга вышла, то надобно кому-то помогать. Нам, Тимоша, далеко не едино, хлеб жевать или мякину. Старшине теперь вольготно, зато нам сплошное утеснение получается – отнимают у нас рыбные угодья, лучшие покосы, скупают за бесценок рыбу и запрещают нам самим ее продавать на сторону, а от этого нам убытки, а им прибыль немалая опять же… Они от службы на форпостах отлынивают, а нас месяцами в седлах держат. Посмотрим, что запоют они, атаманы да старшины, когда государь Петр Федорович возвратит нам былую силу. Тогда атаманов будем выбирать на войсковом кругу здесь, на Яике, а не из Петербурга получать противу воли большинства.