Книга Черные перья. Работа для гробовщика - Марджери Эллингем

– Нет, я пойду, – твердо заявила она. – Не каждый день меня приглашает на порцию мороженого достойный человек. Так мы идем? – и Фрэнсис протянула руку Филду.

– Я писал ее портрет, пока она ела мороженое в вафельном рожке, – с легкой усмешкой объяснил художник Роберту. – И мне особенно удались липкие пятна на подбородке. Просто шедевр. Кстати, где эта картина сейчас?

– В спальне Мейрика, – Фрэнсис ответила не задумываясь, а потом добавила с нарочитой непосредственностью, прекрасно понимая, что это покажется Роберту унижением ее достоинства: – Пойдемте же, наконец!

– Бедная девочка! Она просто умирает с голода, – произнес Филд. – Прекрасно, мой утеночек! Как думаешь, сумеешь потерпеть несколько минут, пока мы будем переходить через дорогу?

И он увлек ее за собой из комнаты. А Роберт так и сидел за столом, положив дрожавшие руки на блокнот для записей.

Вспоминая эту сцену в долгие и страшные дни, которые вскоре последовали, Фрэнсис Айвори часто задавалась вопросом, сколь многое можно было бы изменить, какую беду предотвратить, если бы они тогда не ушли, а остались с Робертом.

Глава 3

Они отправились в кафе «Ройал», где почти не было посетителей, и пока Фрэнсис ела пломбир, которого ей вовсе не хотелось, у нее было время по-новому взглянуть на Филда. В четырнадцать лет она решила, что он почти соответствует строгим требованиям, которые Фрэнсис предъявляла к воображаемому образу идеального мужчины. К тому же Филд был тогда моложе, чем она предполагала, и сейчас до нее дошло, что за семь лет – с двадцати пяти до нынешних тридцати двух – он не слишком изменился. Все та же изящная голова с чувственными, хотя почти аскетическими чертами лица, вступавшими в постоянное противоречие с его выражением, в котором наряду со скукой читались ум и жизненный опыт. В темных волосах еще не было седины, а в руках художника ощущалась сила, хотя они оставались по-мальчишески пухлыми.

– Что там у вас творится? – Он задал вопрос небрежно и потому удивился, заметив, как Фрэнсис избегает его взгляда.

– Что вы имеете в виду? – Она приготовилась занять оборонительную позицию.

– Не хочешь говорить об этом? Хорошо. Извини. Побеседуем о пустяках.

– Почему вы спрашиваете? Вы что-нибудь заметили? – Фрэнсис поняла абсурдность своей фразы, едва произнесла ее, а он лишь рассмеялся.

– Вот именно, заметил. Либо муж Филлиды, либо этот нахальный рыжеволосый недомерок – кто-то из них ткнул перочинным ножиком в одно из моих лучших произведений. Тебе это может показаться ерундой, но, уверен, твой папа никогда не обошелся бы так с картиной, которую ему поручили продать, если только нравы не слишком переменились, пока я витал в божественных творческих небесах. Может, я ошибаюсь, но у меня складывается впечатление, что у тебя самой тоже возникли какие-то проблемы. Мое дорогое дитя, ты когда-то привязалась ко мне и полностью доверяла. Трогательно. Не надо извинений. Мне нравились подобные отношения. Словно вдруг вернулась молодость со всей ее романтикой, увитой виноградными листьями и прочими замысловатыми атрибутами. Но не следует беспокоиться. Не открывай семейный шкаф с его скелетами, если сама того не желаешь. Но если решишься, то я рядом и в твоем распоряжении, ничего от тебя не таящий, надежный, разумный и респектабельный, а кроме того, всегда готовый посочувствовать и помочь. Что все-таки происходит? Рыжий коротышка получил какой-то инструмент влияния на Роберта?

– Вы подразумеваете шантаж? – Теперь, когда слово было произнесено, оно уже не так пугало Фрэнсис.

– Честно говоря, не знаю, – Филд по-прежнему говорил спокойно, однако выбирал выражения. – Не верю, будто Роберт сам взялся за нож, но, когда один человек так отчаянно покрывает поступок другого, в голову закрадываются зловещие мысли. Хотя для бизнеса подобные вещи вредны, я, в отличие от многих художников, необычайно терпим ко всему, но сейчас я переполнен негодованием. Понимаешь?

Фрэнсис пристально посмотрела на него. От нее не ускользнула легкая перемена в его тоне, а взгляд застал врасплох. За улыбкой и за безмятежностью в его темных глазах действительно скрывался неподдельный гнев. Но готовый излиться поток извинений Филд сразу оборвал.

– Не нужно этого, милая моя! – заявил он. – Ни ты сама, ни твой старик не имеете ни малейшего отношения к этому. Те двое явно что-то затеяли, и мне хотелось бы выяснить, что именно. Какие еще неприятности приключились?

Рядом с Филдом все становилось просто. Фрэнсис хотела кому-нибудь довериться, и вот теперь нашла идеального слушателя. Она рассказала ему обо всем. Описала инцидент с разбитой вазой Кан-Це в зале антиквариата, упомянула о возмутительном происшествии с особым каталогом, подготовленным исключительно для королевской семьи и от которого осталась лишь кучка пепла за десять минут до прибытия в галерею августейшей персоны, обрисовала обстоятельства отставки неоценимого сотрудника галереи – старого Питерсона, проработавшего в фирме тридцать лет.

История получилась более чем странная. Серия весьма подозрительных событий, каждое из которых чуть более серьезное, чем предыдущее, и нанесших в совокупности ощутимый материальный ущерб. Страх в голосе девушки сочетался с мольбой. Филд внимательно слушал ее.

– Да, ничего хорошего… – вздохнул он. – А если честно, то все это тревожно. И эпизоды не представляются мелкими проказами мальчишки-посыльного, переживающего кризис переходного возраста. Ваза стоила уйму денег, надо полагать? Питерсон был нужным работником, а порча моей картины могла вызвать громкий скандал, если бы я не обладал столь благодушным характером. Что ты собираешься предпринять? Насколько я понимаю, вызвать Мейрика домой немедленно не получится. Ты уверена, что все происшествия дело рук именно Рыжего?

– Да. Я так думаю. – Фрэнсис говорила серьезно, и ее пробрала легкая дрожь, когда вдруг на ум пришла непрошеная мысль.

Филд сразу заметил это. Художник оказался восприимчив к любым реакциям с ее стороны, видимо благодаря его обширному и печально известному опыту общения с женщинами.

– Кто такой этот тип? – спросил Филд. – Откуда он вообще взялся?

Фрэнсис пустилась в объяснения, и на лице художника отразилось прекрасное понимание ситуации.

– Тибетская экспедиция Долли Годольфина? Тайное восхождение через перевал в Гималаях? – уточнил он и продолжил: – Я читал о нем. Чрезвычайно увлекательно. Экспедиция вызвала большой интерес в Штатах. О ней писали во всех газетах. Вернулись только Роберт и Лукар. Вот что может объяснить нам многое. Вероятно, Рыжий спас Роберту жизнь или случилось нечто подобное. Та эскапада была чистейшей воды попыткой совершить спортивное достижение. Многие могли мечтать о таком, но только Годольфину удалось убедить столь осторожного старого дельца, как Мейрик, финансировать его. Роберт отправился как «советник по вопросам искусства», если память мне не изменяет. Держу пари, сам Мейрик выступил с этой идеей. Уверен, он настоял, чтобы Долли взял с собой кого-то способного отличить по-настоящему ценную вещь от простого сувенира. Хотя, если честно, Роберт представлялся мне мало подходящей фигурой для столь сложного путешествия. Странно, правда, что именно кролики неизменно возвращаются оттуда, где тело льва остается гнить под лучами солнца. Ведь сам Годольфин был выдающейся личностью. И, между прочим, ему бы только доставила удовольствие ситуация, в которой сейчас оказалась ты. Вы, конечно же, знали друг друга?