Книга Ощепков - Александр Куланов

20 июля 1889 года Мария Семеновна Ощепкова получила свой второй срок: еще 15 лет каторги за побег (всего набралось 32,5 года) и 60 плетей. Согласитесь: приговор, не очень вяжущийся с образом добросердечной, патриархальной русской крестьянки. Но уж ни в коем случае речь не может идти о «политкаторжанке» Ощепковой, как ее частенько пытаются представить некоторые журналисты, не приводя в подкрепление своих слов ни внятных доводов, ни тем более фактов. Заслуженное или нет, но это было наказание за уголовное, а не за политическое преступление, и бессмысленно делать из Марии Семеновны высокодуховного борца с царским режимом.

В 1890 году заключенная Ощепкова была отправлена на Сахалин из Одессы пароходом Добровольного флота — такова была обычная практика по доставке каторжан на окраину империи, куда еще не дотянулись линии железных дорог. Следуя, как особо отмечено в сопроводительных документах, «без оков» (куда она денется посреди моря?)[8], Мария Семеновна в трюме коммерческого парохода проследовала через Средиземное море, Индийский океан, мимо Африки и Аравии в «столицу каторги» — поселок Александровский Пост (или город Александровск) на Сахалине, куда прибыла не позже 23 октября 1890 года — именно тогда местный врач засвидетельствовал получение ею тридцати из назначенных шестидесяти ударов плетьми. О том, как это выглядело, можно судить по рассказу маститого журналиста Власа Дорошевича, побывавшего на Сахалине позже, в 1897 году:

«На кобылу клали особенно строптивого арестанта, клявшегося, что он ни за что “не покорится начальству”.

И каторга с интересом ждала, как он будет держать себя под розгами. Стиснув зубы, подчас до крови закусив губы, лежал он на кобыле и молчал. Только дико вращавшиеся глаза да надувшиеся на шее жилы говорили, какие жестокие мучения он терпел и чего стоит это молчание перед лицом всей каторги.

— Двенадцать! Тринадцать! Четырнадцать! — мерно считал надзиратель.

— Не мажь!.. Реже!.. Крепче! — кричал раздраженный этим стоическим молчанием смотритель.

Палач бил реже, клал розгу крепче…

— Пятнадцать… Шестнадцать… — уже с большими интервалами произносил надзиратель.

Стон, невольный крик боли вырывался у несчастного. “Срезался! Не выдержал!” Каторга отвечала взрывом смеха. Смотритель глядел победоносно:

— Сломал!»[9]

За десять дней до экзекуции Ощепковой Сахалин навсегда покинул писатель Антон Павлович Чехов. Он уехал, завершив первую в истории острова перепись населения — и каторжан, и ссыльнопоселенцев. Поэтому, увы, предположение Лукашева о том, что «фамилии Ощепковой и Плисака (ее, как сейчас принято говорить, гражданского мужа. — А. К.) вместе с, как теперь говорят, анкетными данными можно прочитать в статистических карточках Всероссийской переписи населения 1890 года, собственноручно заполненных А. П. Чеховым», оказалось безосновательно. Чехов совсем немного, но все же разминулся с матерью нашего героя, иначе она бы обязательно попала в его картотеку, которую он так кропотливо составлял на острове более двух месяцев.

Каторжанка Ощепкова осталась на Сахалине навсегда. В некоторых публикациях приводится цитата из «архивного фонда церквей о. Сахалин» о том, что «Ощепкова Мария умерла в селении Рыковском 24.04.1904 в возрасте 54 года. Причиной смерти явилось заболевание — рак почек и туберкулез пузыря. Погребение совершил священник Александр Винокуров 27.04.1904 на Рыковском сельском кладбище»[10]. Хотя более подробной расшифровки первоисточника нет, но, судя по всему, этому можно верить. Если так, то на каторге Мария Семеновна пробыла около тринадцати с половиной лет — немалый срок, что и говорить, особенно с учетом местного климата. При этом, собственно на каторге, «в работах», Ощепкова состояла до 1 марта 1901 года, после чего, по амнистии «с применением Манифеста» была переведена в разряд ссыльнопоселенцев, то есть перешла в разряд вольных жителей острова, не имеющих, однако, права покидать его. Но ехать с Сахалина Марии Семеновне было некуда. Семьи и имущества в Воробьях у нее не осталось. Дочь Агафья, из-за которой, по версии Михаила Лукашева, мать получила каторгу, от нее отказалась в 1898 году[11]. И, наоборот, новый дом, новая семья, привязали ее к Сахалину.

Гражданским мужем Ощепковой стал «причисленный в крестьяне»[12] столяр Сергей Захарович Плисак. Мы не знаем об этом человеке почти ничего. В том числе не известны причины, которые привели его на каторжный остров. Можно предположить, что оказался он там, как и Мария Ощепкова, позже середины октября 1890 года, примерно в одно время со своей будущей незаконной женой, иначе попал бы в чеховские списки, а его там нет.

Существует множество рассказов о том, как «поженились» Мария и Сергей, основанных на одном и том же описании этого своеобразного обряда, бытовавшего в те годы на каторге и приведенного у Михаила Лукашева: «Вновь прибывших каторжанок всех возрастов выстраивали в шеренгу, а напротив них стояла шеренга “женихов” из ссыльнопоселенцев. Выбор, как везде и всегда, принадлежал только мужчинам. По команде каждый подходил к своей избраннице и становился рядом с ней. При неизбежном соперничестве мужчин в “сватовство” вмешивался окрик тюремного чина, выносившего окончательное и не подлежащее обсуждению решение. Если даже “невеста” годилась “жениху” в матери. С этого момента “сосватанные” женщины переходили в разряд так называемых “сожительных”. В остроге уже не сидели, а жили у своего ссыльнопоселенца. Законным браком это, разумеется, не считалось и никаких прав и обязанностей для сожителей не порождало. Должна была пройти через эту унизительную процедуру и сорокалетняя Мария Ощепкова. Но при всей дикости подобной обстановки, у нее с Плисаком сложилась семья настолько благополучная, насколько могла быть в подобных прискорбных обстоятельствах»[13].

Описание красивое, овеянное какой-то дикой романтикой, хотя не вполне понятно, на каких источниках основанное. У Чехова, бытописавшего прямо на каторге и сразу по возвращении в Москву, мы видим несколько иную картину того, как сходились между собой мужчины и женщины в условиях сахалинской каторги. Она гораздо менее романтична, но зато точна и наводит на размышления о преступлении Марии Ощепковой.

«Начну с каторжных женщин. К 1 января 1890 г. во всех трех округах преступницы составляли 11,5 процента всего числа каторжных. С колонизационной точки зрения эти женщины имеют одно важное преимущество: они поступают в колонию в сравнительно молодом возрасте; это в большинстве женщины с темпераментом, осужденные за преступления романтического и семейного характера: “за мужа пришла”, “за свекровь пришла”… Это все больше убийцы, жертвы любви и семейного деспотизма. Даже те из них, которые пришли за поджог или подделку денежных знаков, несут, в сущности, кару за любовь, так как были увлекаемы в преступление своими любовниками.