Книга Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори

В период 1870–1914 гг. этот перспективный взгляд на историю становится популярным: еще долгое время он владеет умами многих историков, несмотря на некоторые оговорки, которые можно услышать даже от последователей данного направления. Так, Жозеф Кальмет смягчает свой приговор относительно «рокового развода» Алиеноры, лишившего Францию аквитанских владений: по его мнению, в то время «дом Капетингов еще не был способен переварить столь мощный кусок»[17]. Робер Фавтье, в свою очередь, переносит эту оценку на политические последствия развода. Они, как это ни парадоксально, оказались для Капетингов благоприятными, так как «каприз этой юной женщины» привел Людовика VII к «расторжению брака со своей богатой супругой, что устранило опасность, которую несла в себе аннексия к домену Капетингов аквитанской анархии, на подавление которой должны были уйти силы Плантагенетов»[18]. Вот так катастрофа, оказавшаяся спасительной удачей!

Новый сдвиг в интересующей нас теме наметился незадолго до Второй мировой войны под влиянием того направления, которое обычно называют «школой Анналов». Уделяя меньшее внимание конкретным событиям, битвам, договорам или решениям правителей, историки этой школы делают акцент на долговременных феноменах, на движениях масс, на экономических и социальных структурах, становящихся причиной исторической эволюции или обусловливающих ее. Традиционная «событийная» история (порой называемая с пренебрежительным оттенком «историей-битвой») на долгое время оказалась дискредитированной. Обесценивание традиционного образа истории произошло также под влиянием марксизма, быстро достигшего своего апогея среди интеллектуалов; он надолго и прочно отвратил исследователей от биографического жанра, отданного на растерзание псевдо-историкам, а также общественным или политическим деятелям, использующим «поденщиков», писак или несведущих рассказчиков. Этой участи не избежала и Алиенора, попавшая в плен к этим профессиональным писакам-дилетантам[19].

Однако благоволение к социологии, психологии и психиатрии, усилившееся за истекшие тридцать лет, вновь пробудило интерес историков к исследованию индивида в лоне какой-либо социальной группы или общества в целом. Этот новый многообещающий подход тем не менее чреват опасностями, особенно для исследователя, занимающегося проблемами Средневековья[20]. Ему следует принимать в расчет не только перегибы и зачастую догматические (и противоречивые) теории этих молодых наук — он должен избегать ловушек, возникающих вследствие применения их методов к персонажам из прошлого, а не к реальным «пациентам», посещающим кабинет практикующего специалиста[21]. Задача оказывается сложной, а результаты — ненадежными, допускающими множество возражений. Так, не избежал дискуссий вопрос о характере Алиеноры и ее возможной ответственности за формирование психики ее детей, в частности ее последнего сына Иоанна, неуравновешенный характер которого отмечали еще с давних пор. Одни историки считают, что Алиенора, вероятно, была женщиной властолюбивой и властной, страстной и надменной, занятой исключительно собой и своей политикой; по их мнению, она ответственна за паранойю Иоанна и его оппортунизм, лишенный каких-либо принципов[22]. Другие скорее отмечают тот факт, что, в соответствии с обычаями, бытовавшими в аристократической среде того времени, Алиенора проводила со своими младшими детьми слишком мало времени, доверяя их заботам кормилиц[23]. Та же участь ожидала и Иоанна, отправленного в Фонтевро в юном возрасте, отчего этот мальчик, лишенный родительской любви и заботы, получил серьезные психологические травмы[24]. Спору нет конца; тем не менее он покоится на неустойчивых основаниях и порождает шаткие гипотезы. Можно ли, однако, избежать ловушек такого подхода? Э. Р. Лабанд сомневался в этом уже в 1952 г., когда упрекал историков за то, что они отказываются от исторической психологии, «предпочитая тексты, которые они не отваживаются интерпретировать вовсе», или, напротив, за то, что они искажают ее, попав под обаяние легенд[25]. Таким образом, хочется нам того или нет, нам придется следовать по узкой тропинке, стараясь не угодить в одну из этих пропастей.

Не так давно «сексуальная революция» и эволюция нравов (по крайней мере, на Западе) привели к развитию нового направления, «сексуализации истории», что, в свою очередь, послужило толчком к новому прочтению средневековых текстов. Сторонники этого направления весьма справедливо подчеркивают факт, известный с давних времен, — тот факт, что история (в особенности история средневековья) предстает перед нами «в мужском обличье»: в ней господствует сильный пол, ее творят мужчины — главным образом потому, что мы знаем о ней по тенденциозным в плане пола рассказам. Хронисты, теологи, даже поэты и писатели — почти все они были мужчинами (более того, духовными лицами), переносившими на живописуемое ими общество свое недоверчивое отношение к Женщине, к этому привлекательному, обольстительному, тревожащему запретному плоду, связанному с дьяволом. Сочетание в хронисте или писателе духовного сана с мужским полом, чувство фрустрации от церковной доктрины, считавшей женщину и половые отношения греховными, придают этим текстам резкий идеологический оттенок, признанный в дальнейшем современными историками. Вследствие этого многие грани человеческого поведения в старинных документах оказываются искаженными или затененными. Подобные значимые лакуны необходимо принимать во внимание, делая акцент на важности этого факта. Такой путь избрали авторы многих работ, появившихся в последние годы, обновив тем самым историю женских персонажей, особое место среди которых, без сомнения, отведено Алиеноре[26]. Но и здесь требуется осторожность. В самом деле, необходимо не только быть объективным в отношении субъективизма средневековых авторов, поступавших в соответствии с собственным менталитетом, но и остерегаться воздействия моды и новых течений на умы современных историков, взявшихся за истолкование древних источников.