Книга Неизвестные солдаты. Сражения на внешнем фронте блокады Ленинграда - Юрий Сяков

В тот же день директива подобного содержания была направлена командующему войсками Одесского военного округа[13]. К 30 мая директива наркома и начальника Генштаба поступила командующему войсками Прибалтийского особого военного округа[14]. Красная Армия готовилась к отражению агрессии со стороны фашистской Германии. И документы это подтверждают. Штабы работали днем и ночью, дивизии и корпуса сосредотачивались в новых местах дислокации. 31 мая штаб Киевского особого военного округа направил в войска директиву по связи, в которой подробно изложил схему связи штаба КОВО с армиями, корпусами и авиадивизиями на случай войны[15]. Казалось, что начало неминуемой войны Красная Армия и Советское государство встретят в полной боевой готовности, отразят удар противника и добьют врага на его территории. Войска получили по половине боевого комплекта боеприпасов, а танкисты по две заправки горючего. Так сказать, на всякий случай, чтобы при начале конфликта не бегать на склад за патронами и снарядами.

Однако как бегун, который споткнулся на старте, так и боевой запал высших партийных руководителей государства в начале июня пошел на убыль. Политбюро приняло постановление оборонительного характера. Это свидетельствовало о растущей неуверенности руководства страны в возможности нанести агрессору мощный ответный удар и перенести боевые действия на его территорию. В сообщении ТАСС от 13 июня 1941 г. делается неуклюжая попытка призвать Германию к мирному диалогу, звучит заявление, что «слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными»[16]. Накануне войны Красная Армия оказалась дезориентированной реверансами вождя по отношению к потенциальному противнику. В неопубликованных воспоминаниях Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал: «Советское правительство в лице Сталина и Молотова вновь допустило ошибку, объявив 14 июня в печати и по радио заявление ТАСС о том, что нам нет никаких оснований опасаться вооруженного нападения Германии, с которой у нас есть пакт о ненападении. Такое безапелляционное заявление Советского правительства успокоило войска приграничных округов, и все пошло по обычаям и порядкам мирного времени»[17]. Командиры боевых частей отправились в отпуск, а войска без боеприпасов и тяжелого вооружения — в летние лагеря.

Что же повлияло на перемену настроений в верхних эшелонах Советского государства? Можно сказать, случай. На И. В. Сталина большое впечатление произвел полет из Германии в Англию на истребителе одного из ближайших сподвижников Гитлера Рудольфа Гесса. В справке внешней разведки НКГБ СССР от 22 мая 1941 г. говорилось: «Во время бесед офицеров английской разведки с Гессом Гесс утверждал, что он прибыл в Англию для заключения компромиссного мира, который должен приостановить увеличивающееся истощение обеих воюющих сторон и предотвратить окончательное уничтожение Британской империи как стабилизирующей силы… что англо-германский союз против СССР был бы приемлемым для Гесса»[18]. В Советском Союзе полет Гесса вызвал сильное опасение о возможности англо-германского сговора. По поручению В. М. Молотова наркоматом иностранных дел была срочно отправлена И. В. Сталину копия письма полпреда СССР в Германии В. Г. Деканозова «Предварительные данные „о случае с Гессом“ от 21 мая с. г.». Немцы могли договориться с англичанами. Направленный против СССР возможный союз Германии с Англией, во главе правительства которой стоял последовательный борец с большевизмом Уинстон Черчилль, мог бы кардинально изменить расстановку сил в Европе. Это грозило Советскому государству уничтожением. А в интересах Сталина было продолжение войны Германии с Англией до полного истощения сил, чтобы потом прибрать Европу к рукам. За спиной Англии маячил мощный союзник — заокеанский монстр США с его огромным военным потенциалом. И. В. Сталин остро почувствовал, что при сговоре немцев с англичанами противники могут переиграть его в большой дипломатической игре, которую он вел, и накануне реального военного конфликта Советское государство может остаться один на один с объединенными силами Западной Европы. Тогда-то и началась демонстрация показного миролюбия по отношению к Германии с надеждой на такие же ответные шаги. Но Гитлер и правительство Германии хранили гробовое молчание. И. В. Сталин, не будучи уже в состоянии отрицать реальные факты сосредоточения немецких войск на советской границе, до самого последнего часа сохранял надежду на то, что ему удастся перехитрить Гитлера и, заигрывая с немецкой стороной, оттянуть надвигающуюся войну на середину 1942 г. Политбюро принимает решение о поставке в Германию 6000 тонн меди, 1500 тонн никеля, сотни тонн олова, молибдена, вольфрама для немецкой военной промышленности[19]. Выполняя условия договора, Советский Союз до начала войны отправлял в Германию отборное зерно, продовольствие. На пограничные заставы поступил приказ: «не поддаваться на провокации». Донесения разведчиков о военных приготовлениях Германии раздражали Сталина. Некоторые из них поплатились за это жизнью. Они, выполняя свой долг, не понимали, что стали жертвами большой политической аферы, которую затеял вождь на международной арене. Все это делалось в ущерб стране, которой он руководил.

Немецкий агент «Петер», который работал в советском полпредстве в Берлине, в конце мая доносил: «В германо-русском вопросе налицо значительная разрядка, поскольку (…) СССР обнаруживает стремление избежать возникновения новых конфликтных ситуаций с Германией в политической области»[20]. В те дни в Берлине оживленно обсуждали возможность аренды Германией плодородных земель Украины и нефтяных промыслов Баку. Распускались слухи о готовности СССР пропустить германские войска через свою территорию для завоевания Ирана и Индии. Во время визита А. И. Микояна в Германию руководителю министерства иностранных дел третьего рейха Риббентропу на основе агентурных донесений подготовили справку. В ней говорилось: «…по слухам: в Кремле якобы уступили немецкому давлению, поскольку Сталин, являющийся реалистом и, несомненно, самым информированным человеком Советского Союза, знает, насколько слаба „непобедимая Красная Армия“»[21]. Может быть, вождь действительно понял, что Красная Армия ни морально, ни материально еще не готова с открытому военному столкновению с Германией? В это трудно поверить. Тогда вся ответственность ложилась бы на политическое руководство страны и лично товарища Сталина. Вождь был уверен в непобедимости Красной Армии, в неисчерпаемых людских и материальных ресурсах страны. И он, по большому счету, оказался прав. Однако стремление перехитрить противников, столкнуть их лбами в смертельной схватке, чтобы они в борьбе истощили свои силы, а затем стать полновластным хозяином Европы, привело СССР к катастрофе 1941 г. В конечном итоге он переиграл себя, потому что дипломатия показной «дружбы» по отношению к Германии только укрепила уверенность Гитлера в слабости Советского государства. При обсуждении плана «Барбаросса» он сказал: «Если „Барбаросса“ удастся, весь мир затаит дыхание»[22]. Тогда, в феврале 1941 г., фюрер не был полностью уверен в успешной реализации плана «Барбаросса». Этой уверенности ему добавили руководители Советского государства, которые накануне войны продолжали репрессии против командного состава Вооруженных Сил СССР, не смогли в полном объеме мобилизовать оборонный потенциал страны для отражения агрессии, не учитывали новые направления в военной науке, надеясь на верных сталинских кавалеристов. Из поучительных уроков советско-финляндского конфликта, так называемой «зимней войны», не было сделано выводов. Это с удовлетворением отмечали в донесениях для фюрера германские штабисты.