Книга Филипп Август - Эрнест Дюплесси

Говоря таким образом, он перевязал руку рыцаря, который, обнаружив себя более слабым, чем полагал, покорился, не возражая предписаниям отшельника.

– Добрый отец, – сказал тогда граф д’Овернь, отводя старца в сторону, – если ушибы этого рыцаря опасны, признайтесь мне откровенно, и я тотчас пошлю за доктором в Мон-Ферран.

– Я думаю, сын мой, – ответил отшельник тем насмешливым тоном, который был ему свойствен, – что если это падение, расшибив тело этого молодого безумца, способно восстановить равновесие его ума, он недорого купил бы небольшую долю благоразумия и рассудка. А доктора оставьте в Мон-Ферране. Ваш друг будет подвергаться большей опасности в его руках, чем в моих. Лекарь может его убить, а самое плохое, что могу сделать я, так это дать ему умереть своей смертью.

– Я не ошибаюсь! – вскричал вдруг седовласый мужчина, который несколько минут смотрел на графа д’Оверня с радостным удивлением. – Хотя глаза мои ослабели от старости, однако они могут еще узнавать друга, а вы, молодой человек, граф Тибо д’Овернь?

– В самом деле, – отвечал Тибо, – если память мне не изменяет, я имею честь приветствовать графа Жюльена дю Мона, бывшего товарища моего отца по оружию.

– Его самого, мой юный друг! – сказал ветеран, с жаром сжимая протянутую ему Тибо руку. – Я покинул Фландрию два месяца тому назад, чтобы посетить вашего отца в его резиденции Вик-ле-Конт, и был бы уже там, если бы благочестивое желание моей дочери Алисы исполнить обет, данный Сен-Павенской Богоматери, не заставило нас свернуть с дороги. Но вы знаете, без сомнения, зачем я еду, – сказал он шепотом. – Дело идет о плане, давно задуманном вашим отцом и мною, об одном важном политическом деле, где можно приобрести славу и выгоды.

– Я пять лет не видал моего отца и только что вернулся из Палестины, – отвечал граф д’Овернь, указывая на пальмовую ветвь. – Но я рад, что мое возвращение позволяет мне первому принять гостя, и надеюсь, сир Жюльен, что вы мне позволите проводить вас с моим отрядом в Вик-ле-Конт, где, без сомнения, вас с нетерпением ждут.

Предложение было принято, Тибо и граф Жюльен вышли вместе и распорядились приготовить носилки, которые должны были перевезти раненого в Сен-Павен и дать приказание к отъезду.

Между тем Куси, возле которого молодая девушка оставалась одна во время этого разговора, смог внимательнее ее рассмотреть. Ему не потребовалось продолжительного осмотра, чтобы понять, что никогда еще в своих странствованиях он не встречал лица столь прелестного, обращения равно любезного и скромного, которое способно было внушить любовь. Между тем сам рыцарь, человек вовсе не робкий, ощущал смятение и замешательство. Его уста, обыкновенно так искусно передававшие чувства его сердца, с трудом находили самые простые слова, и к своему великому удивлению, Куси не только не осмелился попросить у Алисы перчатку или ленточку, чтобы привязать к своему шлему как знак признательности, но даже, пытаясь выразить ей свою благодарность, придумывал такие избитые фразы, что ему стало стыдно своей неловкости и глупости. Однако он оправился и обрел, без сомнения, часть своего красноречия, потому что хотя мы не беремся уверенно предположить, что творилось в сердце молодой дамы, следует отметить, что когда стали перекладывать его на носилки, щеки Алисы зарумянились, а глаза блестели сильнее обыкновенного, а во время путешествия она не раз оборачивалась с тревожным видом к раненому.

Не раз также, забывая подгонять своего прекрасного испанского жеребца, она оставалась позади, чтобы слышать сведения, которые Эрмольд де Марси сообщал Гуго де Барру и солдатам о здоровье Куси.

Это не было замечено, потому что Тибо, в глазах которого, когда Алиса была ему представлена отцом, не проявилось ни малейшего восторга, погрузился в прежнюю задумчивость; а старый граф Жюльен был озабочен только тем, как в наиболее привлекательном виде изложить свои политические планы д’Оверню.

Часовня Сен-Павенской Богоматери возвышается в самой живописной местности, на правом берегу озера, находящегося почти на вершине горы. Прозрачные воды озера затемнены столетним лесом, величественная масса которого возвышается на противоположном берегу. В то время из всей Франции стекались туда богомольцы, и несколько келий было выстроено возле часовни для священников, служивших в ней.

Когда путешественники доехали через час до цели своего путешествия, отшельник велел положить Куси в одной из этих келий на ложе из мха, приказав оставить его одного.

Приказание было благоразумное, потому что усталость вкупе с слабостью больного и потрясением от падения произвели сильную горячку с бредом. Но этот бред не сулил ничего опасного или мучительного. Ум рыцаря, проблуждав некоторое время среди воспоминаний о турнирах и сражениях, которыми было наполнено его воображение, занялся затем исключительно Алисой, образ в мечтах представлялся ему еще обольстительнее, чем в действительности.

Молодой человек спрашивал себя, почему находя ее прекрасной, он не смел сказать ей этого; почему он, обыкновенно столь смелый и столь быстро воспламенявшийся, оставался возле нее холоден и смущен. Когда к нему возвратился луч рассудка, Куси заключил, очень благоразумно, что это потому, что прежде он не был влюблен. Потом, обрадовавшись этому счастливому открытию, больной заснул сном праведника.

Глава II

За две мили от часовни Сен-Павенской Богоматери, но не в той части горы, через которую проезжали граф д’Овернь и его друг, два дня после описанных нами происшествий, по направлению к часовне ехал человек, странный костюм которого невольно привлекал внимание.

Его одежда, не будучи нарядом шутов, которых знатные люди того времени держали при себе, тем не менее представлял собой смесь самых разнообразных цветов. Ноги его облегали узкие штаны огненного цвета, а голубой суконный полукафтан стягивал широкий желтый пояс из кожи. Из-под этого облачения выглядывали просторные рукава зеленого шелкового камзола, а черная шапка смешной формы достойным образом дополняла этот странный костюм.

Когда одинокий путник поехал по самой дикой части горной дороги, то приметил, что около дюжины человек, спрятавшись за растущими по обочине кустами, внимательно наблюдают за ним.

Это были стрелки, вероятно, принадлежавшие к разбойничьей шайке и спрятавшиеся тут с намерением ограбить путешественников, которых им пошлет небо, или по крайней мере взять с них дорожную пошлину, по весьма сомнительному праву.

Хоть и не обманываясь насчет намерений этих людей, наш путешественник продолжал ехать, не обнаруживая своего беспокойства иначе, как подрагиванием кончика носа. Но когда он заметил, как один стрелок вдруг приподнялся из-за куста и натянул лук, то стремительно переменил позу: опираясь на длинные руки, встал на седло головой, а ноги вздернул вверх. Лошадь его, видимо привыкшая к этим резким движениям, ни на секунду не сбилась с шага.

Эта ловкая штука, которую всякий видел в цирках, поразила разбойников, и из-за кустов, служивших для них убежищем, послышались крики удивления.