Книга Лучи уходят за горизонт. 2001-2091 - Кирилл Фокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Синие таблетки. Средство легко и приятно покончить с жизнью. Близость этих таблеток всегда успокаивала Элизабет, она всегда носила их с собой, не могла и шагу ступить без заветного ключа от двери небытия, двери свободы. Не могла… И не хотела. Обладая властью, деньгами и влиянием, выдающимся интеллектом и способностями, о которых двадцать лет назад никто на Земле и мечтать не мог, Элизабет не собиралась жить вечно. Ей нравилось думать, что она может уйти в момент, который выберет сама…
Неужели это он? Смерть Нам Ена, катастрофа «Зевса-Четыре», снова город Дели… Всё началось здесь, здесь всё и должно закончиться. Зачем ей жить без него? Зачем жить, если не ждать его возвращения? К чему ей «Голд Корпорейшн», к чему ей весь этот мир… Нет, это не примитивная любовь, управляемая гормонами и нейромедиаторами, им она умела отдавать приказы. Это не чувство, это знание. Это заданный вопрос: зачем ей жить, если в любой момент за ней может прийти Болезнь и съесть, как съела Ле Джиана? Зачем ей жить, если Нам Ен уже не вернётся, и мир, который она к его возвращению собиралась построить… он никогда не увидит.
Синие таблетки… Пурпурные таблетки… Элизабет с силой ударилась спиной о стенку ванной комнаты и сползла по ней вниз. Из золотистого крана хлестала вода, брызги падали на пол. Элизабет откинула голову и ощутила затылком стену. Кружилась голова, перед глазами сияли — ярче тысячи солнц — огоньки лампочек в потолке ванной комнаты. Не чувствуя рук, она смотрела на кулак, сжимавший таблетки, отстранённо, как на чужой. В кулаке были синие таблетки. Не пурпурные. Синие.
«Не пурпурные, — повторила она про себя, — и ты знаешь это. Они всего-навсего убьют тебя, они не вернут Пурпурного Человека в твою жизнь, он уже никогда не вернётся… А если вернётся, то пожалеет, пожалеет о каждой прожитой секунде, обо всём, что он с тобой сделал. Сделал в этом городе, где ты проделала путь от трущоб, воровства на рынках и голодной нищеты до роскошных офисов и частных самолётов, до любви Нам Ена… Значит ли этот путь для тебя что-нибудь, Элизабет? Если да, то тебе надо выкинуть эти таблетки, раз и навсегда забыть о них. Нам Ен не хотел бы, чтобы ты умерла. Он хотел оставить наследие, он хотел, чтобы ты думала о нём, чтобы ты продолжала делать этот мир лучше… Пусть не для него. Для других людей, таких, как он, как ты сама…»
Она молча плакала и билась головой о стену, после каждого удара ожидая, что почувствует на затылке тёплую кровь, стекающую на шею, образующую корку под волосами. Хотелось разорвать грудную клетку. Глядя расплывающимся взглядом на таблетки в дрожащей руке, она поднесла ладонь ко рту, раскрыла рот и замерла… Язык сам потянулся к таблеткам…
Вдруг она услышала шум воды — так ясно, будто бы кроме этого шума больше ничего и не существовало. «Какая я жалкая, — подумала Элизабет. — Распласталась на полу ванной комнаты, слушаю звук хлещущей воды, жадными глазами смотрю на эти синие… синие таблетки, мечтаю о самоубийстве и понимаю, что решимости у меня не хватит, что не могу просто так взять и уйти… А ведь… ОН был бы доволен, если бы я ушла. Пурпурный Человек, он был бы счастлив…»
Элизабет опустила руку с таблетками, но сжала кулак и не дала им рассыпаться. Вытерла слёзы, поднялась и подошла к унитазу. Открыла крышку, бросила таблетки в воду. Они не тонули, плавали в прозрачной воде. Элизабет нажала кнопку слива и не отпускала её, пока вода в унитазе не обновилась полностью, и таблетки не исчезли.
— Хватит, — сказала она себе, — довольно.
Все чувства сразу пришли в порядок, жар исчез, сердце восстановило нормальный ритм. Она закрыла глаза, а когда открыла, мыслям о суициде из-за погибшего среди звёзд Нам Ена уже не осталось места.
Алессандро Вита дышал ровно, стараясь не волноваться. Шёл первый час ночи, вертолёт с их отрядом летел над равниной, приближаясь к городу. В салоне было душно и пахло потом. Комбинезон удобно облегал тело и охлаждал, но шлем Алессандро пока держал в руках, и лицо парилось. Короткая густая борода вымокла, капли пота стекали из-под волос по вискам и по шее, но Алессандро терпел и не шевелился.
Остальные нервничали меньше, чем он. Для него это только второе настоящее боевое задание, где сопротивление не только возможно, но ожидаемо. В принципе, оно ожидаемо всегда (из этой предпосылки исходит командование), но в некоторых операциях перестрелка — это нарушение первоначального, «чистого» плана. А в этой операции, повторял про себя Алессандро, стрелять можно сразу на поражение. Значит, всё серьёзно. Очень серьёзно. Им разрешили стрелять, потому что лучше убить подонка, за которым идёт охота, чем дать ему ускользнуть. Выходит, этот подонок — важный террорист. Важный настолько, что нас не интересует информация, которую он может выдать под пытками, нас интересует только его голова.
Думая «нас», Алессандро имел в виду, конечно же, командование; но годы учёбы и тренировок не прошли даром. И командование, и простые солдаты, и бойцы элитных штурмовых спецподразделений, как он сам, — все были для Алессандро «мы», все были на стороне добра. А те, на кого через несколько минут он будет смотреть через тактический прицел, — зло, недостойное жить. Алессандро было двадцать семь лет, и он посмеивался, когда слышал, что таким, как он, «промыли мозги», «превратили в безвольные машины для убийства». Ведь это был его выбор, осознанный гражданский выбор, и никто не заставлял его надевать тёмно-синюю форму отряда спецназначения войск Европейского союза. Кто-то же должен это делать, чтобы трусливые тыловики-«правозащитники» могли и дальше чесать языком.
Один из спецназовцев напротив Алессандро сидел, откинув голову назад и закрыв глаза. К его ушам из нагрудного кармана тянулись два проводка. Указательным пальцем он отстукивал ритм по макушке шлема. Другой — тоже новичок, как и Алессандро — проверял экипировку. В задней части вертолёта болтали.
— Эй, Громила, — крикнул сосед Алессандро. — Что за дерьмо у тебя там играет?
— Моцарт, — отозвался тот, не открывая глаз.
— Кто?..
— Моцарт!
— Моцарт — дерьмо! — сказал первый. — Гендель лучше!
— Пошёл в жопу!
— Что скажешь, Сандро? — Он толкнул Алессандро плечом.
— Моцарт, — ответил Алессандро.
— Что?..
— Моцарт, я говорю!
Громила показал любителю Генделя средний палец:
— Отсоси у Вольфганга Амадея, сука.
— Как это ты постоянно делаешь?
— Три минуты! — крикнул командир, поднимаясь с места. — Готовность!
Алессандро вздохнул и надел шлем. Тускло освещённый салон вертолёта засиял в зелёном спектре, появились условные обозначения и крестик прицела. В ухе зазвучал механический голос: «Проверка канала. Канал номер 1, канал номер 2, канал номер 3. Все каналы функционируют нормально, канал номер 3 по умолчанию. До начала операции две минуты».
Остальные не спешили: Громила, например, сперва вытащил наушники и засунул в карман, проверил бронежилет, обойму в автомате, подсумки, пистолет и нож на бёдрах и только после этого водрузил на голову тёмно-синий шлем. Он нажал несколько кнопок на боковой панели шлема, регулируя визор. Алессандро последовал его примеру и тоже проверил своё оружие.
