Книга Тело любит правду. Как заговорить на том языке, который тело способно понять - Давид Серван-Шрейбер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Апрель 2000
Дени М. готовится умереть. Ему тридцать два года.
Он врач, как и я. Последние несколько месяцев его пожирает неизвестно откуда взявшаяся лимфома. Он часто приходит поговорить со мной об этом. Он говорит, что хочет понимать, полностью всё осознавать, пусть даже в страхе, пусть даже перед лицом пустоты. Я в основном слушаю, потому что на самом деле он понимает всё гораздо лучше меня.
«Что мне помогло сначала — это то, что однажды утром я понял, что не одинок. Пусть даже я еще такой молодой, но я как-то разом увидел, что мы все в одной лодке. Все эти люди на улице, диктор на телевидении, и президент, и ты… Даже ты, — говорит он, избегая смотреть на меня, — ты тоже умрешь. Это кажется глупым, но, когда я об этом думаю, это меня успокаивает. Это общая для всех судьба, и я связан с вами всеми и со всеми нашими предками и потомками. Я не утратил свой членский билет».
В сновидениях Дени по-прежнему преследуют вампиры — прозрачный символ смерти, которая идет по его следу. Но однажды ему снится другой сон. Вампиры догоняют его и вонзают когти и зубы в его плоть. Дени кричит от боли и просыпается в поту. Он никогда еще об этом не думал: «Мне теперь страшно не только умирать, но и страдать». Он успокаивается только тогда, когда мы с ним разрабатываем точный план, как избежать всякой боли, вплоть до того, чтобы, если понадобится, сократить его жизнь.
Потом приходит другой сон. «Настает конец света. Я заперт на крытом стадионе. Там со мной друзья моей молодости, а вокруг огромная толпа. Мы знаем, что остается всего несколько часов, может быть, одна ночь. Люди безумно кричат. Некоторые занимаются сексом с кем попало. Другие совершают самоубийство или убивают друг друга. Страх невыносим. Я едва могу дышать. Моя голова сейчас лопнет. Никогда еще мне не было так страшно. Это гораздо хуже, чем мысль о моей собственной смерти. И тем не менее, этот сон всё изменил. Да, я умру, но… это не конец света!»
Этот атеист пока еще в растерянности — он-то всегда думал, что мир исчезнет с угасанием его сознания. «Какое значение может иметь то, что этот мир переживет меня? Откуда это неожиданное утешение?» И он открывает для себя то, что потом станет называть своей «душой». То, как каждый совершаемый им выбор навсегда запечатляется в судьбе мира через бесконечные отзвуки. Как та бабочка в теории хаоса — взмах ее крыла в Африке влияет на ураганы в Америке. Дени осознает важность каждой из своих мыслей, каждого из своих слов. А еще больше — важность исполненных любви поступков по отношению к другим или даже по отношению к земле. Он все это воспринимает теперь как семена вечного урожая. Впервые он испытывает чувство, что живет каждым мгновением, он благословляет солнце, ласкающее его кожу, и воду, освежающую его гортань. Это то же солнце, которое давало жизнь динозаврам, и эту воду они тоже пили, она входила в состав их клеток, прежде чем снова стать облаками, а потом океанами. «Откуда эта благодарность во мне, когда мне предстоит умереть?»
А потом еще ветер, ветер, касающийся его лица. «Скоро я стану ветром, и водой, и солнцем. А может быть, искрой в глазах человека, чью мать или ребенка я излечил. Видишь, это и есть моя душа. То, что я с собой сделал, что живет уже повсюду и будет там жить всегда». Однажды утром я нахожу у себя на столе лаконичное сообщение, только что выданное больничным компьютером: «Дени М.: CDR». Вежливый эвфемизм — cessé de respirer, «перестал дышать». А я спрашиваю себя — может быть, как раз начал?
Июнь 2000
Поль по натуре не склонен поддаваться чужому влиянию. Он руководит небольшим предприятием и усвоил, что доверять можно только самому себе, больше никому — ни своим работникам, ни случаю, ни Господу Богу. Все же, чтобы как-то облегчить приступы мигрени, он соглашается следовать рекомендациям своего врача: ежедневно по двадцать минут «релаксации-медитации», в течение которой он должен сосредоточиваться исключительно на своем дыхании и одном-двух словах, например «спокойствие» и «умиротворение».
Согласно инструкциям надо просто спокойно возвращаться к этим опорным точкам, как только его мысли начнут от них удаляться, и не ждать немедленных результатов.
По прошествии месяца Поль, к своему удивлению, замечает облегчение головных болей.
Но еще больше его удивляет другое: присутствие некой невидимой, но близкой и личной силы, которое он ощущает, когда его разум «останавливается». Эта сила словно бы рождается изнутри его тела и разлита повсюду вокруг него. Мягкая и благожелательная, она вызывает у него на губах улыбку, и тогда он достигает внутреннего покоя, какого не ведал до сих пор.
В своей кардиологической лаборатории в Гарварде профессор Герберт Бенсон замечает, что двадцать пять процентов участников исследования, выполнявших эти инструкции по релаксации, испытывают «духовные» переживания[2]. Были ли они до того верующими или атеистами, похоже, не играет роли. А вот пол испытуемых имеет значение — женщины чувствительны к этому больше мужчин.
В физиологическом отношении «отклик на релаксацию», как его называет Бенсон, представляет собой обратную картину реакции стресса: замедление сердечного ритма и дыхания, снижение артериального давления и тонуса мышц, значительное уменьшение потребления кислорода.
Благоприятные медицинские эффекты многообразны и хорошо документированы: семьдесят пять процентов излечения при расстройствах сна, пятьдесят семь процентов улучшения состояния при предменструальном синдроме, тридцать шесть процентов излечения при женском бесплодии невыясненной этиологии, облегчение состояния при сердечных аритмиях, мигренях, хронических болях, тревожности. Точно так же, как повторяющиеся стрессовые реакции связаны в долговременной перспективе со многими болезнями, отклик на релаксацию при медитации, похоже, нормализует некоторые функции организма[3]. И — вот сюрприз! — получается, что те участники исследований, которые, по их словам, испытывают духовные переживания во время своей медитативной паузы, извлекают из релаксации наибольшую пользу для здоровья.
Безмолвное созерцание является универсальной практикой, общей для всех религий. Однако в западном обществе его значение уменьшилось, а более важной стала считаться молитва. Но похоже, что одновременное отключение от речи, мыслей и повседневных забот есть важнейшее условие отклика на релаксацию и достижения ощущения универсальности и благости в присутствии некой силы, большей, чем ты сам. Эту мысль высказывал еще выдающийся философ XIX века Уильям Джеймс в своей книге «Разнообразие религиозного опыта».
Бенсон подхватил ключевую мысль Джеймса о том, что такая универсальность в отклике на столь несложное упражнение предполагает наличие генетической основы.