Книга Стеклобой - Михаил Перловский

Той зимой он сутками просиживал в библиотеке над жизнеописаниями двух поэтов, но ничего из этих биографий, отлитых в бронзе и высеченных в граните, вытянуть не мог. Каждый факт их судьбы был взвешен, перетерт в порошок и классифицирован еще до того, как Романов родился. Поэты были талантливы весомо, зримо и нагло — с самых пеленок.

Но однажды среди архивных дневниковых записей он нашел нечеткую фотографию записки, адресованную одному из наглецов, за авторством Ивана Андреевича Мироедова, признанного, поросшего мхом ученических сочинений, классика. В 1863 году Мироедов посетил один малоизвестный городок Новгородской губернии и просил поэта не рассказывать об этом «никому, никоим образом, ни при каких, мой друг, обстоятельствах, поскольку сие весьма существенно навредит моей жизни». Романов и сам не понимал, почему он тогда решил, что именно эта поездка — ключ к тайне, да и не ключ еще, а только замочная скважина для будущего ключа. Фотографию записки он тогда не сдержался и украл, и почувствовал — мир изменится, что он уже меняется.

И Романов выяснил, что до 1863 года Мироедов И. А. не написал ни одной талантливой строчки, был изгнан отцом, служившим в третьем отделении, за революционные настроения и связи со студенческими кружками «Земли и воли», а в полицейских архивах упоминались пристрастие к карточной игре и уличные кражи. Но после шестьдесят третьего года что-то случилось. Он занялся литературной деятельностью, последовала публикация двух рассказов — так себе рассказики, но маститый критик разглядел в них зерно и откликнулся в меру ругательной рецензией, а всего через год вышел первый толстый роман. Сенсация — за полтора года молодой, никому не известный человек, находившийся на подозрении у полиции, стал яркой звездой литературного мира. Дальше следовала всем знакомая история с восхождением к олимпам, эльбрусам и эверестам литературной славы, скандальное знакомство с Толстым, переписка с Мопассаном и так далее.

Шестьдесят третий год же по всем документам, кроме той найденной записки, ничем особенным не отличался, кроме того, что начиная именно с него классик ежегодно жертвовал крупные суммы в пользу того самого малоизвестного городка.

А еще через полгода, кажется, в пятницу, сидя над картой городка, молодой ученый Романов сделал свое открытие. Выходя поздним вечером из архива, он ощутил воздух прозрачным и хрустальным. Словно все атомы, или что там еще, сдвинулись в пространстве и времени необратимо. Но на улице Романова всего лишь обожгло холодным туманом, простучал мимо последний трамвай и сонный водитель обругал его на переходе, только и всего. И ничего больше не произошло, и не происходило потом пятнадцать лет. Было репетиторство, были аспиранты, была, помнится, какая-то неприятная история с племянницей декана, а города не было, потому что он струсил. И только когда бабушка близнецов, она же Сашина мама…

Со двора донесся лай, загромыхал далекий гром, в комнате стало совсем темно. Романов всплыл на поверхность, обнаружив себя сидящим на подоконнике со смутным ощущением недоделанного дела. Идиот, ну конечно, — внизу остались зеркало и кресло.

Романов хлопнул дверью и сбежал по широким ступеням. Неведомый спаситель переставил зеркало под дерево. В дубовой раме с замысловатым орнаментом под барабанный перестук капель неслись тучи, небо окончательно почернело, лишь на мгновения освещаясь трещинами молний.

Кресло отчаянно цеплялось за лестничную решетку и за батареи, запиналось о ступени, выскальзывало из мокрых рук. Романов даже решил, что оно саботирует въезд. С зеркалом шло полегче. Втаскивая его на второй этаж под уговоры «миленькое, держись, упадешь — совсем разобьешься», он увидел на подоконнике промокшую девушку. Она сидела, обхватив прижатые к груди колени. Носки ее бежевых замшевых туфель потемнели от воды и были похожи на печенье, опущенное в чай.

— И вы не успели до грозы, — девушка сочувственно посмотрела на романовские брюки, мокрые до колен.

— Стихия нас поглотила, — Романов вежливо улыбнулся.

После всех утренних знакомств она выглядела подозрительно нормальной: простое, миловидное лицо, ярко-румяные щеки и темные короткие волосы, которые она быстрым движением пригладила, заметив свое отражение в зеркале. Пальцы задели длинные серебристые нити сережек, Романов невольно проводил их движение взглядом.

— А я без ключей, забыла. — Она смешно постучала себя по лбу. — Но сын скоро вернется, жалко только батареи уже отключили. — Она поежилась. — И электричества, кстати, опять нет.

Романов помедлил, размышляя, как поступить. Не пригласить к себе вымокшую соседку, оставшуюся без ключей, будет категорически невежливо, но ведь придется разговаривать, а больше всего ему хотелось переодеться и остаться, наконец, одному, прийти в себя после всей этой дороги и беспокойств. Он отставил зеркало, огляделся в поисках щитка, затем поднялся на пару ступенек вверх до ниши в стене, старясь выиграть время.

— Если вы ищете пробки, то они в квартире. Почему-то на антресолях, я могу показать, — девушка легко спрыгнула с подоконника.

«Ну все, отступать некуда», — с досадой подумал Романов.

— Митя, — представился он и толкнул дверь. — Проходите, пожалуйста, но сразу предупреждаю — нас тут двое, я и Иван Андреич. — Романов втащил зеркало. — Распаковался только я.

— Света, — улыбнулась девушка. — Я сейчас, только сыну записку оставлю, а пробки там поищите справа наверху, в глубине.

Оставляя мокрые следы на паркете, Романов прошел в комнату и, подтянувшись, заглянул на антресоли. Пробки не выбило, значит, электричества действительно нет.

— Ничего себе! — Света уже стояла позади него. — Вы же почти достали до потолка.

— Наш замдекана тоже так говорит, — устало улыбнулся Романов. — Давайте, что ли, чаю выпьем, согреемся, только не знаю, где тут что, — он постарался быть гостеприимным.

— С удовольствием, — Света решительно прошла на кухню. — Я бывала у женщины, которая здесь до вас жила.

Романов передвинул коробки в другой угол, нырнул в одну из них и откопал большое полотенце. Вытащил две сухие рубашки, одну надел сам, другую захватил для Светы, и стал искать чашку и пакет с чаем.

Светин голос деловитовито зазвучал из кухни:

— Митя, я нашла ковшик!

Он с раздражением вспомнил Аллочку — аспирантку с кафедры, с очень похожей на его гостью степенью активности. Она снимала пустующую Максову квартиру, за которой Романов должен был приглядывать, и у Романова сводило челюсть от этой двухметровой кудрявой кобылицы. Не было недели, чтобы в квартире что-нибудь не взорвалось, не протекло или не обвалилось. Она звонила домой, звонила на кафедру, она приходила на прослушивания абитуриентов, где Романов уныло сидел в углу и сверял списки, а иногда и в колледж на окраине, где у Романова была халтура. При каждой встрече она старалась его обнять, и пахло от нее дурацкой пряной травой, которую Романов не выносил. Он вспомнил очередную лекцию Макса, когда тот спокойным размеренным голосом по телефону отчитывал его за непроработанный женский вопрос: «Скажи мне, мой друг, как ты думаешь, зачем тебе с небесного склада была выдана Аллочка? Я тебе скажу — затем, чтобы брать с нее деньги. А мы что видим? Звонки, приезды и бесконечные просьбы. Аллочка крепкой рукой берет Дмитсергеича, и затаскивает к себе в курятник, где ей удобнее его потрошить. Дмитсергеич ездит к ней ремонтировать, прости господи, антенну. Митя, очнись, это сюжет из порнофильма, антенны не ломаются, они только гнутся!»