Книга В объятиях любви - Барбара Картленд

Где тот безрассудный офицер, всегда готовый прокрасться в тыл к врагу и внезапно напасть на него?

— Послушать тебя, так мы всегда действовали бесшабашно, — заметил маркиз. — Разве ты не помнишь, как мы обсуждали каждый шаг операции, все заранее планировали и побеждали с успехом только потому, что не полагались лишь на удачу.

— Ты прав, — согласился Чарли, — но теперь ты идешь прямо в руки врага, и у меня такое чувство, хоть я могу и ошибаться, что ты найдешь там осиное гнездо.

— В таком случае я отступлю перед лицом превосходящих сил противника! — засмеялся маркиз.

* * *

Преподобный Теофил Стэнтон поднялся из-за стола после завтрака и, аккуратно закрыв книгу, которую читал, стараясь запомнить то место, где остановился, пошел к двери.

Не успел он дойти до нее, как его окликнула племянница:

— Дядюшка Теофил, вы забыли вскрыть ваше письмо!

— Там наверняка какой-нибудь счет, — ответил дядя, у меня сейчас нет ни времени, ни денег для него.

Сказав это, он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, а Аспазия взглянула через стол на своего брата-близнеца и рассмеялась.

— Как похоже на дядюшку Теофила. Он всегда старается избегать неприятностей.

— Он очень умный, — ответил Джером Стэнтон.

Все, кто близко знал юношу, называли его просто Джерри. Это был чрезвычайно привлекательный молодой человек, высокий, широкоплечий, со светлыми волосами и голубыми глазами.

Его широкий лоб не только свидетельствовал о ясном уме, но и придавал ему вид открытого и откровенного человека, благодаря чему люди быстро проникались доверием к нему.

— Ты такой же беззаботный, как и он! — пошутила Аспазия.

Хотя они были близнецами, девушка совершенно не походила на своего брата. Она была невысокой, изящной и очень хорошенькой, и — в отличие от брата, — волосы ее подобны пламени, почти красны, а глаза значительно темнее в своей синеве. Глядя на них вместе, трудно было предположить, что они родились в одно и то же время.

— Хочешь еще кофе? — спросила она.

— Нет, спасибо, — ответил ее брат. — Но ты, пожалуй, открой дядюшкино письмо и узнай худшее сразу. Я только надеюсь, что счет этот не на очень большую сумму.

Его сестра озабоченно взглянула на него:

— Ты опять на мели, Джерри?

— Конечно! — ответил он. — Ты не представляешь, как дорого учиться в Оксфорде.

— Ты знал, когда поступал туда, что тебе придется экономить на всем, поскольку деньги, которые нам оставила мама, почти кончились.

— Я знаю! Знаю! — воскликнул Джерри. — Но мои друзья намного богаче меня, и трудно не проявлять радушие в ответ на их гостеприимство.

Аспазия молчала.

Их дядя, с которым они жили, получал лишь скромное жалованье священника, а деньги, оставленные матушкой после ее смерти пять лет назад, были потрачены — как она сказала своему брату — на их образование, и в банке уже практически ничего не осталось.

Джерри знал положение дел так же хорошо, как и сестра, поэтому не было необходимости говорить что-то теперь. Аспазия протянула руку и взяла письмо.

К ее удивлению, письмо оказалось не похоже на счет, поскольку конверт, в котором оно находилось, был сделан из толстой белой пергаментной бумаги, очень дорогой. Аспазия долго глядела на него с изумлением, рассматривая с разных сторон.

Вдруг она испуганно вскрикнула.

— Что такое? — спросил Джерри.

— Это письмо от герцогини, — сказала она. — Смотри!

Вот ее герб на обратной стороне!

Брат и сестра недоуменно уставились друг на друга.

Наконец Аспазия еле слышно проговорила тревожным голосом:

— Что она может.., писать.., дяде Теофилу?

— Открой и посмотри, — сказал Джерри. — Хорошо, что он не заметил, от кого это письмо. Это расстроило бы его.

— Да, конечно, — согласилась Аспазия.

Она сидела, глядя как завороженная на письмо, будто страшась узнать его содержимое.

Затем она решилась и вскрыла конверт серебряным ножичком.

Вынимая плотный лист, лежавший внутри, она отчетливо почувствовала, что он несет плохие вести, будто неуловимое зло исходило от самой бумаги.

Она не говорила ничего, но знала, что Джерри напряженно наблюдает за процессом.

Также молча она пробежала глазами написанное. Джерри нетерпеливо спросил:

— Что там говорится? Прочти мне.

— Я не могу поверить в это! Не может быть! — воскликнула Аспазия.

— Что там? — повторил Джерри.

Аспазия глубоко вздохнула и прочла дрожащим голосом:

Преподобному Теофилу Стэнтону.

По повелению ее светлости герцогини Гримстоу некой, в связи с тем, что вы достигли возраста шестидесяти пяти лет, вы отставляетесь от вашего прихода и должны освободить дом священника в течение месяца со дня получения настоящего извещения.

С совершенным почтением,

Эразм Карстэирз,

секретарь ее светлости.

Когда Аспазия закончила читать, ее глаза наполнились слезами, Джерри же так сильно стукнул кулаком по столу, что задребезжали тарелки и чашки, стоявшие на нем.

— Проклятие! — взревел он. — Как она смеет так поступить с дядей Теофилом? Это бесчеловечно! Жестоко!

— Он не может уехать отсюда? — всхлипнула Аспазия. — Люди в деревне любят его, и он любит их. Да и куда мы отправимся?

Задавая эти вопросы, она глядела через стол на брата, видя его сквозь слезы и понимая, что он в таком же смятении, как и она.

— Дядюшка Теофил прожил здесь всю свою жизнь, — говорил Джерри, будто сам с собой. — И мы.

Дом священника стал их родным домом, и они никогда не задумывались о том, что настанет время его покинуть.

Гримстоун, родовой дом герцогини, располагался в пяти милях отсюда, но казался недосягаемым, принадлежавшим иному, далекому миру.

Здесь же, в Малом Медлоке, жизнь протекала неспешно и безмятежно. Деревенские жители приходили в церковь потому, что хотели поклониться Богу, они делились своими тревогами и радостями со священником, ведь он был одним из них. Их не заботило то, что происходило в других частях поместья.

— Как мы скажем об этом дяде Теофилу? — спросила Аспазия.

— Это будет нелегко, — ответил Джерри, — и ты понимаешь, что я не смогу теперь вернуться в Оксфорд?

Аспазия вскрикнула от неожиданности.

— Почему?

Но она тут же сама все поняла.