Книга Записки командира роты - Зиновий Черниловский

Секретность была удвоена. Но какие-то сведения просачивались за пределы наших передовых постов. Доверительно, в армейском СМЕРШе мне дали понять, что "потусторонний" агент-священник не исключает женского участия.

Мне, видимо, не обойтись без обращений "к женскому вопросу в действующей армии", а пока ограничусь немногим. Уже на втором году войны каждый сколько-нибудь крупный начальник обзавелся походно-полевой женой. Занавес, прикрывавший альков, стал непременным атрибутом не только командных, но даже и наблюдательных пунктов, находившихся в максимальной близости к противнику.

И грянул гром… Нарочный принес шифровку-приказ Военного совета армии: "Всех б…й, состоящих при командных пунктах, убрать немедленно под угрозой расстрела. Исполнение донести сегодня же. Голубев, Шабалов".

На следующий день, вызванный к командующему и находясь у него в кабинете, я сделался невольным свидетелем смешной и в то же время драматической сцены.

Адъютант доложил Голубеву о неожиданном визите, и почти тотчас в комнату влетел командир корпуса генерал Н. Задыхаясь от волнения, он просит оставить ему Машу, за честь и верность которой…

Командующий, поднявшись во весь свой двухметровый рост:

— Вот уже три недели я жду от тебя обещанного языка, а достала его моя, а не твоя разведка. Ты даже не знаешь, кто перед тобой, с кем воевать будешь… Я-то подумал — ты с языком, а оказалось, с…

— Товарищ командующий. Разрешите, я сам возглавлю разведку, сегодня же пойду…

— Не хватало еще, чтобы тебя самого поймали… Иди, если уж не терпится, но не далее нейтральной… Поймаешь, оставлю тебе девку. Бывай.

В ту же ночь языка достали. И не простого. Оказался штабной майор с полным набором карт. Так что же движет миром?

Возвратившись к себе во второй эшелон и доложив о чем следовало прокурору армии Дунаеву, лежавшему с переломанной ключицей (свалился с лошади), я было уже поднялся, чтобы отправиться в столовую, как был остановлен вопросом:

— Вы, кажется, что-то мне говорили о комиссаре Мешкове?

— Это мой дивизионный комиссар.

— Был им. Теперь он в следственной части и терпеливо ждет вашего пришествия. Хотя и не подозревает, как я думаю, с кем именно ему предстоит встретиться.

— По дамской шифровке? — догадался я.

— А он что, и ранее был слаб по этой части?

— Вроде того.

— Командующий ничего не говорил? Значит, от Шабалова. Отправьте вы его в прокуратуру фронта. Их номенклатура, пусть разбираются. А вам неудобно.

И тут-то я вспомнил лейтенанта-переводчика, вскоре убитого шальной пулей. Шекспировские страсти заклокотали у меня в груди. И заглохли. Как только увидел, что стало с беспогонным полковником. Как только он поднял на меня расширенные зрачки и вытянулся по той же стойке.

"Повесть о капитане Копейкине", — сказал я себе. Только не о том гоголевском герое, как он есть, а лишь о присвоенной ему фамилии. Повесть о копеечном человеке.

8

Дом генерала Лизюкова стоял на отшибе. Километрах в десяти от Наро-Фоминска. Деревня кишела штабистами, и караулы выставлялись только по ночам. Дело было нетрудным, но нудным. Поэтому я даже обрадовался, когда меня вызвали к генералу "для важного разговора".

Газеты тех месяцев захлебывались от восторга, описывая так называемую активную оборону, осуществляемую Лизюковым. Между тем дело шло о пустопорожних и неумелых атаках, бесполезно и преступно уносивших массу солдат и офицеров.

Конечно, дивизию я не видел, круг моих наблюдений был поневоле узок, но восстанавливают же зоологи ископаемого зверя по его стопе или челюсти.

С момента нашего прибытия в дивизию только и было разговоров о некоем "зеленом домике", за который вот уже неделю шла отчаянная борьба. Взвод за взводом посылались на приступ, и все безуспешно. Домик этот, судя по рассказам, стоял на самой середине Березовки, как называлась, а может, и по сей день называется длинная улица, протянувшаяся вдоль реки — Нары. Деревянный, как и все дома этой улицы, "зеленый домик" с невероятным упорством отбивал атаки. Улица была нашей, "зеленый домик" немецким.

— Что же это за сила такая?

— Яка там сила! Пулемет в подполе, а перед ним лужа. Нияк не подберешься.

— А пушки на что?

— Пушки! Там, бачишь, старуха осталась. С мальчонком.

И по предчувствию: "Командир взвода Черниловский, к генерал-майору!"

Привожу себя в порядок. За те немногие дни, что провели близ начальства, меня переодели: шинель, сапоги, портупея, кобура с наганом…

Вхожу в прихожую — дом-пятистенка — и первое, что слышу — немецкое "Файер", "Файер". В углу радист, принимающий немецкие команды открытым текстом. Пропускают в горницу. Посреди сам Лизюков, поджарый, быстрый, энергичный.

Жду, когда дойдет очередь до меня. Отступаю на шаг, чтобы пропустить женщину-майора, вынырнувшую из-под запечной спальни, укрытой от взоров плащ-палаткой. Ошарашенно слышу из ее уст грубую брань, обращенную к стоящему у стола капитану. Тот краснеет и вытягивается. "Пока я командую инженерными силами…"

Оторвавшись от стола, Лизюков глядит сначала на меня, потом на стоящего рядом, только что появившегося кадрового лейтенанта. Это нашему брату-запаснику сразу видно.

Первый вопрос ему:

— Людей своих знаете?

— Никак нет, товарищ генерал. Три дня как принял.

— А вы? — это ко мне.

Знаю ли я своих солдат? По правде сказать, очень немногих, директора школы, начальника одного из отделов какого-то наркомата, еще двух-трех. Пару часов тому назад, умываясь у колодца, лишился наручных часов, неосторожно оставленных без присмотра…

— Знакомство недолгое, но, как кажется…

— И прекрасно, большего на данный случай не требуется. Начальник штаба, переписать всех, кто идет на штурм, для представления к наградам. Адъютант, препроводите в штаб полка. И чтобы без особых потерь. Желаю успеха!

Я уже откозырял и сделал поворот к двери, как вдруг она распахнулась и в горнице — без вызова и доклада — оказался красавец-лейтенант с черными отметинами на сияющем лице.

— Вот он немец, достали-таки, товарищ генерал.

И вытянувшись в струнку:

— Товарищ генерал-майор, ваше приказание выполнено. Немец-снайпер обнаружен, захвачен и доставлен. Ранен, правда. Тащили во всю мочь, чтобы не помер до времени…

Лизюков и все, кто был с ним, вышли в переднюю. На полу лежал рыжий унтер-офицер. Одной рукой он прикрывал глаза, другую прижимал к животу. Щека, руки, да и все его обмундирование было в саже. Тяжелое частое дыхание доносило запах чего-то спиртного.

— Где был?

— В дымоходе, товарищ генерал-майор. Вынул в трубе кирпич и через то стрелял. Во, гад, что придумал. Скольких людей погубил.