Книга Виктор Астафьев - Юрий Ростовцев

Мария Егоровна обихаживала дом, стряпала, варила, стирала, мама моя, почти ровесница свекрови, ломила во дворе, папа мой и дед Павел, свалив дом и хозяйство на двух молодых женщин, гуляли и плясали, хвастались ружьями, собаками и конями. Яков Максимович с мельницы почти не вылезал, видеть он не мог, как живут и правят жизнь в доме его сын и внук».

Еще до появления на свет сына Виктора у Петра Павловича и Лидии Ильиничны поочередно родились две девочки. Но они «не выдержали бурной жизни в мазовском доме и умерли маленькими, и я по сию пору не знаю, скорбеть ли по ним иль радоваться, что Бог их прибрал во младенческом возрасте, однако я всю жизнь ощущал и ощущаю тоску по сестре и на всех женщин, которых любил и люблю, смотрю глазами брата. И они каким-то образом всегда это чувствовали, старались заменить мне сестер, и, видимо, не напрасно первой любовью наградил меня Господь к сестре милосердия, в госпитале». Так пишет В. П. Астафьев в автобиографии.

1 мая 1924 года пришло время появиться на свет нашему герою. А в доме «гульба, дым коромыслом». Лидия Ильинична ушла рожать в баню. Это была одна из первых «белых» бань в деревне, подчеркивает Виктор Петрович. Но читаем дальше его семейную исповедь:

«Утром мама пришла в дом с узелком и показала деду его первого внука. Восторг, рев, звон бокалов, „аблокаты“ вызвались меня крестить и дали мне модное городское имя. Я был первым на всю деревню Виктором. Федек, Петек, Сережек, особенно Колек и Иванов дополна, а Виктор один. Вероятно, роды были тяжелые, попробуй легко родить такого типа, как я. Через несколько дней мама вышла из горницы больная, бледная и, естественно, спросила: окрестили ль парнишку и, если окрестили, кто крестные, где они и как их звать.

Дед замельтешил, стушевался — имен крестных он не помнил, и тогда мама заплакала и сказала, ну ладно, с ней, как с собачонкой, обращаются, а с парнишкой-то зачем так? Маму дед уважал и всю жизнь вспоминал с почтением и виновностью перед нею. Он пошел в церковь и как-то уломал попа окрестить меня снова под тем же многозвучным, модно-городским именем… Вторыми крестными у меня были сестра мамы Апраксинья Ильинична и юный брат отца Василий Павлович».

Кстати, у деда и у «бабушки из Сисима» вскоре тоже родился сынок, его нарекли Николаем.

По рассказам Виктора Петровича, родители его жили плохо, слишком разные у них были темпераменты и жизненные установки. Петр Павлович все никак не мог остепениться — он оставался разгульным гармонистом и плясуном, пил да чудил, и при этом беспочвенно ревновал жену, скандалил. Лидия была твердого и решительного характера. Согласно деревенской молве, однажды она своего непутевого и скандального супруга, видимо, пьяненького, потащила даже топить в Енисее — так он ее «доставал», как теперь говорится.

Кстати, бабушка Екатерина Петровна тоже на дух не переносила гулевого зятька. «Несколько раз мама уходила из дома Мазовых, но, имея доброе сердце, начинала жалеть мазовских ребятишек, необихоженную скотину, тосковала по дому свекра, да и папу, видать, любила на горе свое и беду, вот и возвращалась батрачить в надсадном хозяйстве Мазовых».

В конце 1927 года из крестьян Овсянки была организована сельскохозяйственная артель «Путь к социализму». А в 1931 году на ее основе образовался колхоз имени красного партизанского командира Щетинкина.

В. Виговский еще застал некоторых старожилов села и сохранил их свидетельства о том времени. Разумеется, надо учитывать, что текст очерка печатался в дивногорской городской газете «Огни Енисея», которая подчинялась райкому партии и, конечно, имела цензора.

Один из старожилов деревни Василий Иванович Демченко рассказал о том, как его семья попала в Сибирь: «В Овсянке-то мы как оказались — сослали отца в Сибирь в 1894 году. За что? Угнал у помещика экипаж, запряженный тройкой лошадей, и продал его…

По рассказам матери, я родился в дороге к месту поселения отца.

Жили беднее бедного. Нужду ломать помогали Мана и Енисей, тайга, богатые в те времена рыбой (таймень, ленок, хариус), зверем, дичью. Добывали маралов, белковали. Приходилось мне работать и на монахов в Знаменском скиту: хлеб убирал, сено косил. Копеек по 50–60 в день платили. А в Первую мировую войну призвали в царскую армию. Служил в 197-м лесном пехотном полку. Был ранен. Пришлось и газовую атаку испытать на себе. Помню, прошли через белый, стелющийся над землей туман, и защитные маски и пуговицы сразу почернели…

В 1931-м в селе стали организовывать колхоз…»

Как это происходило, поведал еще один старожил, Темарьян Галимович Галимандинов: «…И раскулачивали, и угрозы не раз слышали ущемленных, и злобные взгляды сельские активисты ловили на себе… Правда, сейчас кое-кто разглагольствует, что вроде бы зря богатеев прижимали, само, дескать, все бы образовалось. А я-то знаю: ерунда все эти рассуждения. В то время я работал в кустарной артели по обжигу извести, она находилась как раз против села, на той стороне Енисея. Состоял кандидатом в члены ВКП(б).

Неподалеку от нас, в Боровой, решили создать коммуну. Обобщили скот, сдвинули крестьянские плечи. Но что-то не получалось… Горстка коммунаров перебралась со скотом в Овсянку с целью влиться в создаваемый здесь колхоз… Назвали его овсянцы именем Петра Ефимовича Щетинкина — геройского партизанского командира, воевавшего с колчаковцами в уездах Енисейской губернии.

Председателем правления стал середняк Александр Вычужанин».

Ветеран колхозного движения назвал тех, с кем он начинал. Это батрак Дмитрий Болтухин, бедняк Михаил Бобров, Марина Юшкова, сапожник Алексей Селиванов со своей женой Татьяной, Лукерья Рытель, Иван Ярославцев и Константин Шахматов. Всего их было 25 семей.

Что имел колхоз на первых порах? Две-три барабанные молотилки с конными приводами, плуги и деревянные бороны. Затем прибавилось несколько жаток, изъятых у кулаков и «лишенцев», около пятидесяти лошадей и столько же коров.

Сразу взялись за расширение пашни — раскорчевку земли начали. К объединенным единоличным десятинам прибавились целинные колхозные гектары.

А вот, что вспоминала Анастасия Григорьевна Шахматова: «Началась в сибирских селах сплошная коллективизация. От ограничения кулака переходили к ликвидации его как класса. Вот тут-то и обнажились противоречия, столкнулись лоб в лоб бедняк и батрак, с одной стороны, и зажиточный мужик — с другой. Раскулачили и выслали из Овсянки братьев Ивана и Александра (Егоровичей) Фокиных, Семена Шахматова».

Первые колхозники овсянской сельхозартели Михаил Петрович Бобров, Александр Егорович Васильев, Валентина Иннокентьевна Ярославцева вспоминают, как подгоняемый енисейской волной, словно осколок старой жизни, уплывал угрюмый большой плот к Красноярску с раскулаченными…

В коллективизации активное участие принимали Галимандинов, Марина Юшкова, Александр Болтухин, Селиваниха и Пакиха (так звали на селе активисток Татьяну Селиванову и Лукерью Рытель).

Иван Левинский, Николай Артамонов и некоторые другие как «твердозаданцы» (до крестьян доводилось твердое задание по сдаче государству хлеба, а они его не выполнили) были выдворены за пределы села с лишением свободы на два года и политических прав, с конфискацией движимого и недвижимого имущества. У Левинского, к примеру, отобрали дом крестовый, жатку, лошадей.