Книга Приговор - Иван Любенко

— Вы тоже служили в МИДе? — спросила Вероника Альбертовна.

— Можно и так сказать, — улыбнулся тот.

— А вы, я смотрю, налегке.

— Взял только сумку с самым необходимым. А чемодан сдал в багаж. — Летов склонился к уху статского советника и прошептал: — Я соорудил в нём двойное дно. Там у меня парадная форма с наградами. Теперь, как видите, безопаснее путешествовать в статском платье.

— Это так, — вздохнул Клим Пантелеевич. — А в столице давно?

— Я почти окончил курсы Николаевской военной академии, когда случился этот переворот.

— Понятно. Но звание у вас, вероятно, не меньше войскового старшины? — тихо осведомился Ардашев.

— Угадали.

— А здесь не хотите остаться?

— Жить в Петрограде и спокойно смотреть, как обезумевшая толпа грабит и унижает народ, я больше не могу. Надо что-то предпринимать. На юге, говорят, генерал Корнилов собирает Добровольческую Армию. Вот я и решил наведаться в Ставрополь. Мать увижу, сестру, отдохну немного, а потом — на фронт, красных бить.

— В Персии ещё долго были?

— Нет. Уехал вскоре после вас.

— А вы себе не изменяете. Так и носите карманные часы на правой руке. Снимите. Они не подходят к вашей простой одежде.

— Вы правы, — расстёгивая кожаный ремешок, согласился Летов. — Не подумал.

— Документы надёжные?

— Да вот, полюбопытствуйте, — он протянул Ардашеву сложенный вдвое лист с печатями и подписями. — Купил на Мойке, у тамошних «делателей марок» за восемьдесят рублей. Называется «мандат». Согласно ему, я самый настоящий «товарищ». Выполняю решение их Центрального Комитета. Командирован в Ставропольскую губернию для выполнения мобилизационного плана.

— Что ж, неплохо исполнено, — статский советник вернул документ.

Раздался третий удар станционного колокола, и поезд, издав гудок, двинулся.

Дорога до Кавказской казалась бесконечно долгой. Состав шёл медленно, часами простаивал на станциях, но на третьи сутки, подрагивая на стрелках, достиг станции. Кто-то побежал за кипятком, а большинство, боясь встречи с пьяной солдатнёй, остались в вагоне.

В это самое время местный патруль решил поживиться чужим добром и под предлогом поимки офицеров, надумал устроить обыск в багажном отделении.

К радости ехавших с фронта дезертиров, а теперь бойцов Красной армии, в потаённом отделении чемодана Летова обнаружили парадный мундир войскового старшины с наградами. Пытаясь найти хозяина, большевики стали силой снимать рабочие куртки и пиджаки с подозрительных, как им казалось, гражданских лиц.

У одного «рабочего» под курткой и рубахой оказалась полевая офицерская гимнастерка с погонами и Георгиевским крестом на груди. Неуправляемая людская масса ревела от предвкушения расправы над капитаном.

— Господи, что же они с ними сделают? — в ужасе прошептала Вероника Альбертовна, вглядываясь в вагонное окно.

— К сожалению, мы уже ничем не сможем ему помочь, — негромко выговорил Ардашев.

Один из дезертиров протянул руки к погонам и матерно выругавшись, заорал:

— Вот сейчас сорвём с тебя, паскуда офицерская, погоны и заставим сожрать, а не съешь — поставим к стенке.

Георгиевский кавалер спокойно отстранил протянутые к нему грязные руки солдата, медленно снял погоны, положил их в левый нагрудный карман, вынул из кобуры револьвер, приставил наган к своему виску и, глядя в расширенные от страха зрачки большевика, нажал на спуск. Раздался выстрел. Сраженный капитан рухнул на перрон. Забрызганная офицерской кровью мерзкая рожа красноармейца замерла в недоумении.

Вероника Альбертовна расплакалась и, глотая слёзы, вымолвила:

— Да что же это? Звери они, что ли? Ведь русские же люди, а сколько злобы, сколько ненависти…Откуда это у них?

— Успокойся, дорогая, прошу тебя, — Клим Пантелеевич обнял жену и привлёк к себе.

— Он погиб, не позволив до себя дотронуться. Человек чести, — тихо выговорил Летов.

— Пожалуй, нам лучше не ждать, а перейти на ставропольский поезд — предложил статский советник. — Они не успокоятся, пока не перетрясут всех пассажиров и не найдут казачьего офицера. Сколько им на это понадобится времени — неизвестно. Да и вам не стоит рисковать лишний раз. Даже несмотря на штатский маскарад, выправкой и усами вы слишком смахиваете на лихого казачьего офицера.

— Да, конечно. Надо выбираться из вагона.

Как выяснилось на станции, поезд на Ставрополь ожидали к вечеру следующего дня. Но удача не обманула ни Ардашевых, ни Летова: возница пароконного экипажа за хорошую плату согласился довезти троих человек до Ставрополя.

Сто пятьдесят вёрст — небольшое, в общем-то, расстояние — удалось преодолеть с трудом. Холодный ветер так и норовил сорвать брезентовый полог, а разразившийся ночью дождь до такой степени размыл дорогу, что колёса едва прокручивались, и лошади выбивались из сил. Вероника Альбертовна, не привыкшая вояжировать в таких спартанских условиях, измучилась до крайности. В Ставрополь коляска въехала в предрассветном утреннем тумане.

Летов распрощался с попутчиками у Тифлисских ворот. Пообещав на днях наведаться в гости, он забросил за спину сумку и пошёл пешком через мельницу на Ташлу, к дому матери.

Горничная, уехавшая в Ставрополь из Петрограда десятью днями раньше, заслышав шум в дверях, выскочила на порог. Увидев Веронику Альбертовну, Варвара запричитала:

— Наконец-то! Я жду, а вас всё нет и нет. И телеграмму не приносят. Думала случилось что… Время сейчас опасное.

Особняк на Николаевском проспекте встретил хозяев, как обычно, — теплом и уютом, а два питомца — Малыш и Лео — радостным мурлыканьем. Они приехали в Ставрополь вместе с Варварой и вновь освоили местные окрестности.

Для города 1917 год был относительно спокойным. В марте 1917 года ставропольский губернатор князь Сергей Дмитриевич Оболенский передал власть назначенцу Керенского — земскому начальнику Кухину, а тот — Губернскому Комиссару Старлолычанову. По итогам выборов в Учредительное собрание почти девяносто процентов населения проголосовали за эсеров.

Всё стало меняться в худшую сторону в конце ноября, когда в город вошёл 112-й полк 39-й дивизии. С первых же дней солдаты кинулись грабить казённые винные склады на Преображенской площади и бесчинствовать. На улицах офицеров не жаловали, да и женщины боялись выходить из дому в тёмное время суток.

В полиции ныне командовали новые люди. Занявший место начальника сыскного отделения (почти сразу после возвращения из долгой киевской командировки) Антон Филаретович Каширин вынужден был покинуть свою должность. Теперь всем заправляла народная милиция из студентов и нотариусов. С грозным видом, надев красные повязки, они носились по улицам на автомобилях. Это продолжалось до тех пор, пока волна краж, грабежей и убийств не затопила город. Вот тут-то вновь и вспомнили о бывшем царском титулярном советнике, грозе местных шниферов[2], громщиков[3] и абротников[4]. Даже самые закоренелые варнаки[5] боялись попадать «на беседу» к невысокому, толстому человеку с маленькими глазками-буравчиками. Никому было неведомо, чем в итоге закончится такое свидание. Словом, сыскное отделение, называемое на новый манер «уголовной милицией», вновь заработало, и агенты, как и раньше, шныряли в поисках злоумышленников. Вместо приставов службу несли теперь участковые начальники, городовых не было, старого полицмейстера сместили, а на его место назначили нового — начальника городской милиции. Видимый порядок потихоньку навели, и народ вздохнул с облегчением.