Книга Майский сон о счастье - Эдуард Русаков

В сибирском городе Кырске жила еще не старая старая дева Леля Петренко. Работала медсестрой в городской больнице, жила в новом некрасивом доме, в комнате гостиничного типа, совершенно одна – ни мужа, ни друга, ни папы, ни мамы. Вела себя тихо и скромно, бесцветные глаза привычно опускала, а смелые мужчины смотрели на нее с брезгливым сочувствием.

В апреле ей исполнилось двадцать семь лет, а в мае председатель месткома предложил горящую путевку – в Среднюю Азию. С большой скидкой – всего за тридцать рублей. Леля никогда никуда не ездила и поэтому согласилась. Кстати, происходило все это в стародавние времена, когда Ташкент находился в пределах советской империи, а на рубль еще можно было что-то купить.

В Ташкенте было очень жарко. Леля даже заболела от такой жары. Первые два дня никуда не ходила, только спускалась в ресторан обедать и ужинать, клевала немножко, а потом подымалась, вялая и больная, на свой четвертый этаж, раздевалась и ложилась под горячую простыню. Дверь на балкон была открыта, снизу слышалась ресторанная музыка и доносился противный запах жареного мяса.

Однако на третий день Леле стало полегче, притерпелась к жаре, появился аппетит, потянуло на фрукты. А когда объявили экскурсию на Чирчикскую ГЭС, она поехала тоже, надев свой неношеный светлый брючный костюм.

Ничего особенного – плотина, водохранилище, сухие горы, песок, выгорающая зелень.

Всё осмотрели, сфотографировались на фоне, а потом решили искупаться в реке Чирчик.

Вода была холодной и быстрой. Леля отошла в сторону от группы, стыдливо разделась и села на горячих камнях, робея идти в воду. Но, когда плечам стало больно от палящего солнца, она решилась – и пошла к воде, прихрамывая и покачиваясь, а потом неуклюже взмахнула руками и рухнула в реку, и жалобно ойкнула.

Кто-то засмеялся и крикнул:

– Эй, женщина! Куда спешишь?

Леля обернулась – на берегу, рядом с ее одеждой, сидел незнакомый узбек лет сорока. Он был худой и черный, зубы его сверкали. На стриженой голове лихо красовалась тюбетейка. Пыльные коричневые сапоги были скинуты, рубаха расстегнута. Узбек держал в руке початую бутылку вина.

Леля растерялась, ей было стыдно и страшно, она не могла так просто купаться в присутствии мужчины. Ей хотелось исчезнуть. В смятении Леля и сама не заметила, как зашла далеко в воду и поплыла, хотя плавала плохо.

– Эй, женщина! – крикнул узбек. – Там быстрое течение, утонешь!

И Леля стала тонуть. Казалось, будто кто-то тянет ее за ноги и не дает вырваться. Течение быстрое, вода холодная, а Леля слабая женщина, слабая, слабая, сла…

Очнулась на берегу.

Узбек, спасший ее, был в одних трусах и тюбетейке. Он сидел рядом и пил вино «саяки» прямо из горлышка. Увидев, что Леля раскрыла глаза, он засмеялся и подмигнул:

– Очень быстро плаваешь, хотын! Еле догнал.

– Спасибо, – прошептала Леля – и заплакала.

– Йе! – притворно удивился узбек. – Радоваться надо, а ты плачешь… Вставай, пожалуйста. Пошли чай пить.

Он отбросил пустую бутылку, помог ей, дрожащей, одеться, оделся сам – и повел в чайхану. Выбрал место почище, поуютнее, в тени чинары.

– Присаживайся, моя хорошая, – продолжая посмеиваться, сказал узбек и привычно устроился на протертом ковре. – Пей, хотын. Зеленый чай нервы успокаивает. Пей, солнышко, не стесняйся… Как тебя зовут?

– Леля, – прошептала она, беря пиалу трясущимися пальцами. – Леля Петренко…

– Ну-у, понимаешь, чего ты как маленькая? Леля… Первый раз вижу такую несмелую. Русские женщины, понимаешь, нахалки, а ты – как маленькая, честное слово… А ведь большая?

– Большая, – кивнула она, не поднимая глаз. – У меня такой характер. Извините.

– Йе! – И он покачал головой. – Зачем извиняешься, глупая? Пей чай, пожалуйста.

– А вы здешний? – спросила Леля. – На гидроузле работаете, да?

– Йок. Не угадала. Я председатель колхоза «Заветы Ильича». Бо-ольшой начальник! – И он опять рассмеялся, сверкая зубами. – Хлопок выращиваю. Пошли в гости? Тут рядом, пять минут. Вон мой «газик» стоит.

Но Леля отказалась.

А он стал расхваливать свой колхоз, свой дом, а самое главное, самое потрясающее – своих трех жен. Для каждой нашел ласковое словечко. Леля была шокирована.

– Как же это… три жены… разве так можно? – испуганно прошептала она.

– Почему нельзя? Я их не обижаю, они меня любят.

– Но закон…

– Закон есть разный. В паспорте одна жена записана, старшая. А в жизни – три. Думаешь, неправда? – И он строго посмотрел на нее. – Зачем мне тебя обманывать?

– Но как же так… – Леля совсем растерялась. – Тем более, вы – председатель колхоза…

– Тем более! – насмешливо повторил узбек. – Вот именно, глупая – тем более.

– Это же… нехорошо.

– Йе! Почему нехорошо? Очень хорошо! Одна жена – плохо, две жены – лучше, три жены – хорошо. Якши. Понимаешь?

– Вы смеетесь… вы меня просто дразните, – обиделась Леля.

– Почему не веришь? Приезжай в колхоз – познакомлю со всеми женами. Нам очень хорошо, честное слово. Дружные женщины. Подружки, понимаешь?

– Н-не понимаю…

– Эх, какая ты. Ну, подумай – кому это плохо? А? Мне плохо? Нет. Им плохо? Нет, им хорошо, я их не обижаю. Колхозу плохо? Нет, мы план перевыполняем, переходящее знамя района три года держим, никому не отдаем. Понимаешь? Леля сделала жалобное лицо, промолчала, вздохнула.

– Как вас зовут? – запоздало спросила она.

– Камиль. Меня зовут Камиль. Уже сорок два года – Камиль. Ты на меня сердишься, да?

– Нет, но мне как-то странно… все-таки, это нехорошо. Ведь за многоженство могут наказать?

– Ой, напугала! – всплеснул он руками. – Ой, бедный я, несчастный я преступник… Как это по-русски? Ага – сквозь пальцы! Слышишь меня? Все смотрят на это сквозь пальцы.

– Все равно – нехорошо. Не по-советски…

– Послушай, – сказал Камиль без улыбки, но глаза его смеялись. – Послушай и подумай. Мать любит своих детей, правда? У моей матери нас было одиннадцать – и она всех любила одинаково, ты слышишь? А у меня – всего три жены. Так разве не хватит моего большого сердца и на четвертую? А? – И Камиль захохотал, и от радости даже опрокинул пузатый фарфоровый чайник.

– Это унизительно… для женщины… – промямлила Леля. Она боялась постигать такие ужасные порядки.

У Лели был детский ум, думать она почти не умела, и все ее редкие мысли возникали в форме картинок. У обычных людей в голове мысли, а у Лели – картинки. Иными словами, она была почти дурочка. Однако, несмотря на свою простоту, Леля долго сомневалась и не верила многоженцу Камилю. А он слишком уж складно расписывал ей преступную свою жизнь, заговаривал зубы, бескорыстно потешаясь и ничего не желая добиться. Хотя насчет трех жен – чистая правда. Не врал.