Книга Таинственный Хранитель - Иван Рассадников

Гатчинский дворец – двуликий Янус – два в одном – европейский средневековый замок и русская усадьба. Двуглавый орёл, одна голова на запад, другая на восток. Дуализм русского поля экспериментов. И здесь же – Бренна соединяет стили, сплавляет родственные субстанции, а по другую сторону современной автострады, надвое рассекающей дворцово-парковый ансамбль, прячется Приоратский дворец – почти игрушечный на фоне Большого, миниатюра с башенками. Готика. Пускай даже псевдо-…

Быть первопроходцем – это дорогого стоит. Может, оценят. Но своевременно оценят – едва ли.

Андрей не на шутку увлёкся, стремясь раскрутить себя, как мыслящее веретено, вытянуть нить до упора, до конца и оплести ею своё исследование. Он чувствовал прилив сил, по его венам и артериям, казалось, не кровь струится, а чистая энергия. Он словно бы глотнул эликсира творчества, и, разогнавшись, опять забыл обо всём на свете. За окном темнело, а он всё писал тезисы, не умея оторваться даже для того, чтобы включить свет в кабинете. Только когда смерклось настолько, что писать стало невозможно, он встал из-за стола и щёлкнул, наконец, выключателем. Прошёлся, разминая затёкшие члены, сделал несколько приседаний и вернулся к работе. Но то ли необходимость прерваться сбила ритм, то ли дело было в искусственном освещении, только теперь Андрей не мог поймать прежний кураж. Работа пошла чуть медленнее, но тем не менее, он шёл дальше – романтический историзм это не только интерьеры Бренны, это ещё и пушкинские «Маленькие трагедии». Хотя «Маленькие трагедии» – лишь этап большого пути, вектор, стрела, летящая в горизонт – к историзму реалистическому, к «Борису Годунову». Так же и сплетение/комбинирование стилей в российской архитектуре стало предтечей Большого стиля XX века, заложило фундамент для проекта советского модерна. В этом месте Андрей сказал себе «стоп», почувствовав себя командиром, идущим в атаку впереди батальона и в боевом угаре чересчур оторвавшимся от основной цепи, и не понятно уже – то ли он впереди, то ли солдаты залегли, а он идёт в атаку один.

Ольга Олеговна, разумеется, давно ушла. Он попрощался с ней словно на автомате, а может, и не попрощался даже. Нет, вроде бы сказал «До свидания».

Андрей посмотрел на часы и хмыкнул. Десять минут одиннадцатого. Надо же, – подумал, – увлёкшись работой, напрочь теряешь чувство времени, и это не случайность, а закономерность. Одновременно вспомнил о Викторе и об их уговоре. А ведь он сидит там, ждёт меня! Успокаивало, что вариант позднего визита они обговорили заранее. А вот бабушке стоит позвонить, – решил он.

На сей раз бабушкин голос в трубке звучал беспечно, даже легкомысленно. Казалось, она удивилась его звонку:

– Андрюша, у меня всё нормально, не волнуйся…

– У меня тоже, в общем.

– И ты звонишь мне это сообщить. Замечательно. Молодец.

– Я во дворце, собираюсь к Виктору, сейчас выхожу.

– Позвонил тебе Витя?

– Да, трое суток дозванивался, наконец, удача ему улыбнулась

– Рада за него. И за тебя.

– Ты скрыла от меня факт применения пыток!

– Что-о-о-о? Похоже ты там маркиза де Сада читаешь вместо разбора авгиевых интерьеров…

– Причём тут я? Это Витя пытками вырвал у тебя мой номер, ты не выдержала мучений и раскололась. Сдала меня с потрохами.

– Признался, значит, подлец!

– Признался, – хмыкнул Андрей.

– Повинился хоть?

– Как бы не так! Наоборот, его переполняет гордость за содеянное.

– Вдвойне подлец. Ладно, внучек. Ты парнишка взрослый, сам разберёшься, когда и что тебе делать. Я иду спать, не вздумай звонить. Ключи у тебя есть.

– Есть, – покорно согласился внучек.

– Ну, пока. Привет маркизу.

– Угу.

Андрей покачал головой. Бабушке, несмотря на её почтенные годы, склероз явно не грозит. Она ещё и злопамятна – не упустила случая припомнить ему давнишнюю историю, когда, приехав из Питера на последней электричке после весёлой богемной вечеринки (он и сам подзабыл, в честь чего и кем устроенной), он не смог отыскать ключ, принялся звонить в дверь и разбудил её, а сам клялся-божился, дескать, жди меня завтра. Шанс осуществить обещанное «завтра», сиречь провести ночь в компании Люды, архитектора из дирекции заказчика – девушки симпатичной и на его тогдашний вкус гиперсексуальной, имелся (по крайней мере, Андрей так думал), но Люда, прежде строившая ему глазки и расточавшая авансы, в этот раз жестоко надсмеялась над Андреем, демонстративно удалившись на «Ауди» Кирилла Кроткова, коротко стриженного мудака с тюремным юмором, золотыми зубами во рту, и строительно-ремонтной фирмёшкой в собственности.

В самом этом факте ничего страшного не было, обломы у всех случаются, да и о высоких чувствах в той истории речь не шла, но история вышла некрасивая. Вдоволь наобжимавшись с этим отморозком во время «медляка», прежде, чем пересесть за его столик, уже изрядно подвыпившая Люда с предельной откровенностью дала Андрею понять, что он всего лишь «ассистентинтишка с занюханной кафедры», а потому для неё – тьфу, пустое место! – и что его социальный статус не даёт ему права даже смотреть в её сторону, не то там…

Андрей в ту пору был молод, горяч и донельзя самолюбив. Ему пришлось задействовать всю свою силу воли, чтобы не устроить этой Люде блондинский холокост, а её золотозубому спутнику – пару-тройку открытых и/или закрытых переломов. Он ничего не ответил, промолчал; сидел, стиснув зубы, бледный, прямой. Молча смотрел на них – танцующих, выпивающих, опять танцующих, взглядом проводил, когда выходили в обнимку. В окно увидел, как они лезут на заднее сидение. «Ауди» оказалась с водителем, опытным и трезвым.

Нервы были на пределе, вот и не смог найти ключ ни в одном из четырёх карманов. А, может, просто забыл, что такое ключ – умственное затмение, случается с каждым.

Сколько лет прошло! А бабуля не забывает и при случае не преминет подколоть.

Андрей забрал свои записи, запер кабинет, вышел в галерею. Облака давно рассеялись, освободив небесное поле. Луна сияла, и Андрея настигло смутное ощущение дежавю. Да-да, это уже было – третьего дня всё происходило точно так же, он шёл по этому же коридору, сквозь эту же анфиладу комнат, и в каждом окне властвовала она – Селена, владычица приливов и отливов. Андрей приблизился к окну и мысленно принял в себя это свечение, млечный поток, сожалея, что не может так же полнокровно любоваться сиянием луны, как любуются японцы. Три дня назад её диск походил на румяный блин с откусанным краешком, теперь же румяная, радостная, луна сияла, улыбаясь от гордости: сегодня она обрела правильную форму – форму круга.

Он почувствовал, как луна завораживает его, тянет вверх, к себе, – нет, сама опускается ближе. Сердцебиение ускорилось, рот заполнился слюной, и он судорожно сглотнул, отошёл от окна и двинулся дальше по галерее, повторяя собственный путь трёхдневной давности, и только лунный свет падал наискосок, манил мерцанием, иссиня-млечною тайной своей, выхватывая из темноты детали, мелочи, нюансы.