Книга Храпешко - Эрмис Лафазановский

— А виноградники? Виноградники там есть?

— Виноградников: там сколько душе угодно!

При этом все вытаращили глаза и посмотрели на Храпешко, удивляясь его странному, но достойному внешнему виду.

— А этот человек, он что, виноградарь?

— Садовод! И виноградарь, и более того.

— Что значит более того?

— Он профессионал, мастер своего дела. Но главное, он боец, который всегда побеждает!

Собравшиеся немцы, французы и итальянцы, каждый на своем языке начали обсуждать Храпешко, мерить его взглядами с головы до ног. Тогда каждый на своем языке спросил Жоржа.

— И что умеет этот твой друг?

— Что умеет? Если вы хорошо заплатите, он вам покажет, что он умеет. Всего понемногу. Дайте для начала три монеты, тогда увидите.

По пьянке.

По пьянке может не только голова заболеть, но и все тело. Особенно, если дело дойдет до драки между участниками пьянки.

А вышло так.

Местные были уже пьяные после долгого застолья и обещали Жоржу собрать деньги и отдать их, если развлечение будет хорошим.

Жорж подал знак Храпешко, и тот встал.

Снят с себя пиджак и остался в одной рубашке.

Люди были невероятно удивлены шириной груди Храпешко и сразу же признали в нем героя.

— Можно потрогать его прекрасную грудную клетку? — спросил Жоржа хозяин заведения.

— Конечно, можно, — сказал Жорж, — но за это придется заплатить.

Хозяин встал и провел руками по груди Храпешко.

— Хм… роста он небольшого, но развит хорошо, он способен на многое. Ну, давайте посмотрим, что он может!

Храпешко разволновался, и грудь у него раздулась еще сильнее.

Жорж внимательно осмотрел комнату, но не увидел ничего интересного, на чем Храпешко мог бы продемонстрировать свое искусство.

Но тут его внимание привлекла романтическая шляпа хозяина, с широкими полями, и он дал знак Храпешко.

Тот понял.

Он встал со своего места и с улыбкой на губах вытащил из чехла садовые ножницы, пощелкал ими несколько раз в воздухе, а потом засунул обратно. Велико было всеобщее удивление, когда люди увидели, что поля шляпы хозяина упали ему на шею, а на голове осталась только верхняя часть, ставшая после того, как ее так подсократили, похожей на турецкую феску.

Собравшиеся во главе с Паскалем стали смеяться и кричать «браво», и это Храпешко понравилось, потому что означало, что он и здесь мог бы стать знаменитостью. Хозяин, со своей стороны, занервничал и не замедлил сказать, что ущерб, похоже, больше, чем удовольствие от всего этого цирка, потому что шляпа, которую он носил с таким достоинством, стоила пять монет, а они должны были дать Храпешко три, так что Жорж в сущности должен хозяевам две монеты.

— А кто будет платить за мастерство Храпешко?

— За него три монеты, а ущерб пять, так что не возражай и гони деньги!

Жорж задрожал и посмотрел на своего надежного приятеля, который понял, что они в опасности, и нахмурил брови.

Хозяева не захотели связываться с балканским мясником, как они его прозвали, и сделали вид, будто готовы забыть обо всем.

Но не забыли.

9

Между Жоржем и Паскалем произошел такой разговор.

— Сколько ты за него хочешь?

— А ты как думаешь?

Он не продается. Я повезу его в Бордо!

Я дам ему работу на виноградниках в Шампани!

Он мне самому нужен! Не отдам!

— ?!?

— А что скажешь о десяти золотых?

10

Общеизвестно, что каждый человек имеет свою цену.

Десять золотых монет в те времена, когда: Виктор Эммануил II Сардинский строил большие планы, а Бисмарк бил себя в грудь; армии опустошали Центральную Европу, когда монархии любой ценой пытались решать все проблемы: или войнами, или налогами; когда пожилой Генрих Гейне запутался в своих взглядах на «Молодую Германию», а Петефи писал что-то о Европе и о том, как во всем этом цирке угнетают венгров; в век, когда вести о войне между США и Мексикой в Европе совершенно никого не интересовали; еще менее интересовало то, станет ли Таити французским протекторатом; в век, когда Франц-Иосиф уже стал присматриваться к австрийскому королевскому трону… В общем, десять золотых в то время было очень много! Да, кстати, это еще было время какой-то Крымской войны, которая Храпешко вообще не касалась.

Десять — это много!

Во всяком случае, Паскаль объяснял это тем, что такой работник — это своего рода вид механизации, которой ему не хватает, и что взбирающиеся на гору виноградники вокруг Женевского озера просто ждут не дождутся такого работника.

Но недостаточно много для того, кто думает, что это достаточно мало.

Никто не заметил, как Жорж понизил голос и сказал Паскалю на языке, понятном только им, на швейцарском диалекте, что, по сути, этот человек — настоящий профессионал и к нему нельзя относиться как захочешь, а только как к настоящему мастеру своего дела.

— 11?

Жорж сказал, что и он по профессии страстный исследователь неведомых пределов, не только географических, но и пределов человеческих страстей и души, и сказал, что сейчас он пишет трактат-исследование, основанное на наблюдении, на тему умения отдельных субъектов приспособиться к определенной объективной действительности, для чего ему и необходим Храпешко.

— 12?

А под объективной действительностью следует понимать некоторые европейские страны и их отношения, включая и понятие приспособления друг к другу, а также и приспособления неевропейских объектов к европейской субъективной реальности. В сущности, тему приспособления он уже обсуждал во многих клубах и кружках по всей Европе, и, по его мнению, каждый объект может адаптироваться, и адаптацию следует начинать с изучения языков.

— 13?

Тем более это относится к такому человеку, как этот, которого они видят перед собой, человека умелого, но который, однако, происходит с территории, которую римляне называли иbi leones.

— 14?

И пока Жорж готовился к тому, чтобы закончить изложение своей теории, он заметил, что Паскаль уже оборачивается, что он хочет закончить торговлю и пойти прилечь. И поэтому поспешил сказать:

— Ладно, согласен!

Так сказал Жорж и исчез навсегда.

— Эх! — Сказал корчмарь. — Этого еще не хватало!

И так двое заключили устное соглашение, по которому Храпешко на следующий сезон переходил к Паскалю за 14 золотых монет.