Книга Подкидыш - Джорджетт Хейер

Герцог спустился вниз и прошел через огромный вымощенный мраморными плитами зал к двойной двери, ведущей на галерею. Поскольку длина галереи составляла более ста футов, его светлости казалось, что было бы предпочтительнее собираться в каком-нибудь другом помещении, исключая дни, когда дом был открыт для визитов. Но осторожное предложение, высказанное им дяде, было встречено с таким явным неодобрением, что с присущей ему покладистостью он отказался от дальнейших попыток изменить что-либо в семейном укладе.

Два лакея в ливреях, похоже, старательно изображавшие восковые изваяния, внезапно ожили и распахнули упомянутые двери. На фоне великолепных фигур этих слуг герцог сам себе показался щуплым и малорослым; поспешно пройдя между ними, он вошел на галерею.

Поскольку сентябрь близился к концу и вечера уже были довольно свежими, в камине жарко пылали дрова. Возле него стоял лорд Лайонел Уэйр, не то чтобы с часами в руке, но с видом человека, только что сунувшего хронометр в карман. Рядом с ним герцог увидел преподобного Освальда Ромси, который предавался если и не вполне успешным, однако заслуживающим всяческой похвалы попыткам отвлечь мысли достойного аристократа от запоздавшего ужина. Некогда он был домашним учителем герцога, а нынче занимал пост его духовника. Длительные паузы в исполнении не слишком утомительных обязанностей Ромси посвящал написанию ученого комментария к «Посланию к евреям».

На кушетке, обитой парчой соломенного цвета, полностью защищенная от тепла крепкой фигурой супруга, расположилась тетушка герцога, леди весьма пышных форм, которые нисколько не украшала современная мода на завышенные талии и узкие юбки.

Чуть поодаль от этого семейного круга, держа спину неестественно прямо, восседала на стуле мисс Скэмблсби, старая дева неопределенного возраста и столь же туманной степени родства, которую леди Лайонел, однако, всегда называла своей кузиной. Сколько себя помнил герцог, она жила в Сэйл-Парке, исполняя обязанности фрейлины при его тете. Так как леди Лайонел отличалась необыкновенным добросердечием, кузина не была обременена обязанностями. Обращались с ней весьма недурно, и единственным, что ей приходилось терпеть, были бесконечные скучные монологи миледи, а также изредка резкие выговоры ее супруга. Впрочем, от последнего доставалось всем домочадцам без исключения, поэтому его вздорность лишь помогала мисс Скэмблсби еще сильнее почувствовать себя членом этого благородного семейства.

Но герцог, который, как ему частенько напоминал дядя, был наделен чрезмерной чувствительностью, не мог отделаться от ощущения, будто мисс Скэмблсби не чувствует себя счастливой. Поэтому он никогда не пренебрегал возможностью уделить ей внимание или подчеркнуть несуществующее родство, именуя ее не иначе, как кузина Амелия. Когда дядя не со зла, но из любви к истине указал ему на то, что, приходясь очень дальней кузиной леди Лайонел, мисс Скэмблсби практически не связана узами родства с семейством Уэйров, герцог лишь улыбнулся и, демонстрируя отточенное годами практики искусство дипломатии, уклонился от назревающего спора.

Проходя по галерее, он с улыбкой справился о головной боли, на которую она жаловалась с утра. Мисс Скэмблсби, густо покраснев, поблагодарила герцога и поспешила заверить его в том, что чувствует себя прекрасно, а лорд Лайонел многозначительно заявил: он вообще не понимает, почему у людей должна болеть голова, поскольку сам он ни разу в жизни от этой напасти не страдал. Мистер Ромси лишь усугубил возникшую напряженность, заявив:

– Ах, осмелюсь предположить, милорд герцог всегда сочувствует страдальцам, слишком хорошо зная, что это такое. Я уверен, никто больше его не страдал от всевозможных недугов, от которых нас, более выносливых смертных, Господь оградил!

– Что за вздор! – нахмурился лорд Лайонел, не выносивший, когда о слабом здоровье племянника упоминал кто-то, кроме него самого.

Сделанное из лучших побуждений, хотя и неудачное замечание мистера Ромси вывело леди Лайонел из привычного состояния летаргии. Оживившись, она принялась перечислять самые ужасные головные боли, которые пришлось вытерпеть ее племяннику за время своего болезненного детства. Герцог слушал терпеливо и не перебивая, но лорд Лайонел, фыркая, переминался с ноги на ногу. Наконец он вмешался в этот нескончаемый речевой поток, недовольно проворчав:

– Все верно, все верно, мадам, но это в прошлом, и незачем Джилли напоминать о подобных вещах! Ты ходил на охоту, мальчик? Что-нибудь подстрелил?

– Всего лишь три пары куропаток, сэр, и несколько вяхирей[1], – откликнулся герцог.

– Прекрасно! – одобрительно произнес его дядя. – Я всегда говорю, что хотя вяхири – это и не настоящая дичь в том смысле, как мы ее понимаем, но попасть в них зачастую сложнее всего. Какую дробь ты заряжал?

– Семерку, – ответил герцог.

Лорд Лайонел слегка покачал головой и указал племяннику на преимущества четверки или пятерки. Племянник, вежливо выслушав дядю, сказал, что, пожалуй, издалека можно сделать неплохой выстрел и более тяжелой дробью, но если взять хорошее ружье и надлежащим образом его зарядить, то выстрел семеркой будет гораздо более точным, чем любой другой дробью. Поскольку герцог был весьма искусным стрелком, лорд Лайонел ограничился тем, что вскользь буркнул что-то о новомодных причудах и спросил, какое ружье племянник брал на охоту.

– Мэнтон, – сообщил ему герцог. – Я решил испытать новое запатентованное ружье Джозефа Мэнтона.

– Я вот уже тридцать лет покупаю свои ружья только у Уокера и Молтби, – провозгласил его светлость. – Но молодежь не желает пользоваться опытом старших! Полагаю, ты мне сейчас сообщишь, что эта новая запатентованная штука обладает какими-то особыми достоинствами!

– Мне это ружье кажется более компактным, да и обращаться с ним удобнее, – ответил герцог.

– Надеюсь, Джилли, ты не промочил ноги? – вмешалась в их разговор леди Лайонел. – Ты же знаешь, тебе нельзя перемерзать. У тебя сразу начнет болеть горло, и я только на днях думала о том, что не могу припомнить, как зовут того милого доктора, который рекомендовал нам электричество. Ты был совсем маленьким и, наверное, не помнишь, но тебе это очень помогло, хотя твой дядя был категорически против.

– Разве Борроудейл не знает, что ты уже спустился к ужину? – громко произнес лорд Лайонел. – Так мы и до шести часов за стол не усядемся!

– Электричество тогда было в моде, – безмятежно гнула свою линию тетя. – Я могу назвать не меньше дюжины своих знакомых, которые прибегли к этому лечению.

– Это было то, что капитан называет бумом, – произнесла мисс Скэмблсби, предваряя свое замечание смешком, неизменно вызывавшим у его светлости раздражение.

Лорд Лайонел любил своего сына и очень гордился им, но ему не нравилось, когда кто-то цитировал его высказывания, поэтому он поспешил заявить, что чрезвычайно не одобряет жаргонные словечки.

Мисс Скэмблсби пришла в замешательство, от которого ее спас Борроудейл. Возникнув на пороге, он провозгласил, что ужин подан. Герцог подошел к тете, помогая ей подняться с дивана. Мисс Скэмблсби накинула на плечи шаль. Мистер Ромси подал ей веер и сумочку, после чего все дружно вышли в холл и направились к двери в столовую.