Книга Молот и наковальня - Гарри Тертлдав

— А ты дал мне хороший ответ. Их появление знаменует для нас конец спокойной жизни. — Регорий вытащил меч из ножен и держал его, уперев острием в доски причала у ног, приготовившись пустить в ход при малейшем признаке опасности.

Как раз в этот момент Курикий признал в одном из молодых людей на пристани жениха своей дочери и приветствовал его нервным взмахом руки. Потом, повернувшись к своим спутникам, казначей сказал им несколько слов; те также принялись неистово размахивать руками и что-то неразборчиво выкрикивать. Тем временем, повинуясь приказам капитана, матросы быстро установили сходни. Сразу же возникла сутолока, почти свалка. Каждый из спутников Курикия желал оказаться на пристани в числе первых. Маниакису оставалось только удивляться, отчего никто из достойных мужей, вовсю орудовавших локтями, так и не свалился с хлипкого трапа в воду.

Наконец, преодолев все препятствия, эти люди, предводительствуемые Курикием, слегка запыхавшись, предстали перед Маниакисом и Регорием.

— О благороднейший из благородных, высокочтимый Маниакис! — воскликнул Курикий, отвешивая глубокий поклон. — Одари нас своею милостью и препроводи, не откладывая, в резиденцию твоего отважнейшего и мудрейшего родителя, дабы мы могли поведать ему горестную историю о бездне ужасов, страданий и несчастий, обрушившихся на великий город… — Казначей, конечно же, имел в виду столицу империи Видесс, но, как в большинстве умудренных опытом царедворцев, в нем глубоко укоренилась привычка прибегать к иносказаниям даже тогда, когда в том не было никакой нужды. — Поведать ему о тех бесчисленных напастях, которые сотрясают нашу империю и грозят вот-вот сокрушить ее!

Один из спутников Курикия, имя которого Маниакис помнил, Трифиллий, высказался более определенно.

— Ныне лишь твой отец способен помочь Видессии преодолеть постигшее ее великое бедствие, — мрачно проговорил он. Остальные нобли согласно закивали, подтверждая его слова.

— Мы давно не получали свежих известий, — сказал Маниакис. — Откуда сейчас исходит основная угроза? От макуранцев?

Курикий, говоривший от лица остальных, очевидно, в силу особых отношений с младшим Маниакисом, покачал головой:

— Верно, макуранцы творят за стенами Видесса немало зла. Они опустошают наши земли, угоняют наш скот и уводят в рабство бесчисленное количество пленников… Но куда худшие злодеяния творятся в самой столице по приказам кровавого тирана Генесия.

Почтительно прикоснувшись к руке казначея, Трифиллий прервал его речь:

— Высокочтимый Курикий, стоит ли так подробно повествовать о постигших Видессию злосчастьях здесь и сейчас? Это лишь оттянет момент нашей аудиенции у старшего Маниакиса, где тебе придется вновь повторить сию печальную повесть.

— Ты несомненно прав, о досточтимый Трифиллий! — согласился казначей, вновь повернулся к Маниакису и молвил:

— Именем Фоса умоляю простить, что я вынужден прервать мой рассказ. Заклинаю тебя, предоставь нам возможность как можно быстрее переговорить с твоим родителем!

— О да, конечно, — чуть помедлив, отозвался Маниакис. Он давно отвык от того цветистого способа выражать мысли, который по-прежнему был в моде среди видессийской знати, и ему потребовалось время, чтобы вникнуть в суть речей Курикия. Но даже осознав смысл сказанного, он не стал проявлять поспешность. Вместо того чтобы во главе делегации ноблей поспешить в резиденцию губернатора, он поднял руку, призывая к вниманию:

— Прежде всего мне хотелось бы услышать, пребывает ли в добром здравии невеста моя Нифона и в безопасности ли она?

— Именно так обстояли дела в тот день, когда я покидал Видесс, — ответил Курикий. — Дочь моя Нифона вместе со своею матерью укрылась в Монастыре святой Фостины. Все мы питаем надежду, что даже такое кровавое чудовище, как Генесий, не осмелится покуситься на блаженный покой монахинь, посвятивших себя служению Господу нашему, благому и премудрому.

— Да будет на то воля Фоса! — Маниакис очертил магический круг солнца у своей груди. Все повторили его жест.

При всех Автократорах, сколько их ни перевидала Видессия, безопасность людей, укрывшихся за стенами монастырей, неизменно была само собой разумеющейся. И если уж Курикий не переставал беспокоиться о судьбе своей дочери, значит, Генесий действительно оказался настоящим чудовищем.

— Что ж, высокочтимые и досточтимые господа, — сказал Маниакис, — следуйте за мной. — Он повернулся и махнул рукой в сторону дворца на холме над городом. — Резиденция моего отца находится там. Я уверен, губернатор выслушает вас с неослабным вниманием.

Маниакис с Регорием повели видессийских ноблей по улицам Каставалы. Попадавшиеся навстречу жители городка останавливались поглазеть на вновь прибывших, привлекавших внимание не столько потому, что они были чужаками, сколько благодаря непривычным роскошным одеяниям. Несколько женщин из веселого квартала, подпав под впечатление столь бросающегося в глаза богатства, попытались предложить свои услуги завидным клиентам. Однако нобли, без сомнения привыкшие к более утонченным манерам столичных куртизанок, оставили без внимания притязания бедных женщин.

Судя по взглядам, которые сановники бросали вокруг, Каставала вызывала у них почти те же чувства, какие они испытывали к городским проституткам. Что и говорить, по сравнению со столицей Каставала всего лишь невзрачный, маленький, грязный, занюханный городок. Но ведь то же самое можно сказать о любом другом провинциальном городе империи. Каставала ничем не выделялась в их длинном ряду. Лишь потом Маниакис сообразил, что в большинстве своем столичные вельможи ничего, кроме Видесса, не видели. Вся их жизнь проходила либо в самой столице, либо в загородных поместьях да охотничьих угодьях. Немудрено, что вид провинциального городка и царившие здесь нравы повергли их едва ли не в ужас.

— Поберегись! — раздался крик с одного из балконов, а вслед за криком почти на головы ноблей сверху хлынул щедрый поток помоев. Пораженные вельможи едва успели отпрянуть в сторону, приподняв края своих мантий, чтобы их не забрызгало отвратительно смердевшей жижей. Лица сановников выразили крайнюю степень отвращения.

— Эту женщину следует немедленно заковать в кандалы, — возмущенно выразил общее мнение Курикий.

— Ты полагаешь? — с трудом скрывая иронию, поинтересовался Маниакис. — Но в чем же ее вина? Ведь она честно предупредила о своих намерениях!

Курикий воззрился на него в изумлении и ужасе, возраставших по мере того, как он осознавал, что его будущий зять отнюдь не шутит. Казначея можно было понять: в большинстве домов Видесса имелась канализация; сточные трубы в столице издавна прокладывались под землей — роскошь, просто немыслимая для таких городов, как Каставала.

К тому времени как вельможи добрались до губернаторской резиденции, их лица сильно раскраснелись; большинство ноблей едва справлялись с одышкой. Отпирать парадные двери, чтобы впустить делегацию во дворец, не пришлось: ее приближение было давным-давно замечено, поэтому у входа толпились люди, желавшие приветствовать вновь прибывших и жаждавшие поскорее узнать новости, привезенные ими из Видесса.