Книга Королева Кастильская - Виктория Холт

– Брат Франциск Хименес де Сиснерос?

– Да, это я, – ответил Хименес. Он ощущал некоторую гордость всякий раз, когда слышал свой полный титул; при крещении ему дали имя не Франциск, а Гонсало, но он поменял свое первое имя и посему носил такое же, как и у основателя ордена, которому он служил.

– Ее Величество королева Изабелла желает безотлагательно видеть вас.

– Я сию же минуту иду к ней.

Руис дернул его за рукав.

– Разве вам не надо смыть с себя следы долгого путешествия прежде чем являться к Ее Величеству?

– Королеве известно, что я с дороги. И она ждет меня.

Руис смотрел вслед дяде в некотором смятении. Худое тело, изможденное лицо с бледной кожей, туго обтягивающей скулы, – все это резко отличалось от того, что являл собой предыдущий архиепископ Толедский, покойный Мендоза – чувственный благодушный эпикуреец, любитель комфорта и женщин.

«Архиепископ Толедский! Этого просто не может быть!» – подумал Руис.

Когда духовник вошел в покои королевы, она встретила его радостной улыбкой и махнула рукой слуге, давая знак уйти.

– Я приказала вам возвратиться из Оканьи, – извиняющимся тоном проговорила Изабелла, – потому что у меня для вас есть новость.

– Какая же новость у Вашего Величества?

В манерах Хименеса не было и следа раболепия, к которому привыкла королева в обращении со своими подданными, однако она не возражала. Она восхищалась своим духовником – его беспристрастностью.

– Думаю, что письмо от Его Святейшества Папы все объяснит, – сказала Изабелла, повернулась к столу, взяла документ, вызвавший столь бурное недовольство Фердинанда, и передала Хименесу.

– Прочитайте это, – приказала королева.

Хименес повиновался. Стоило ему пробежать глазами первые строки, как черты его лица преобразились. Он не побледнел – это было просто невозможно, – однако губы строго сжались в прямую линию, а глаза прищурились; несколько секунд его худом теле бушевала яростная борьба.

Буквы прыгали перед его глазами. Начертанные рукой самого Папы Александра VI, они гласили:

«Нашему возлюбленному сыну и брату Франциску Хименесу де Сиснеросу, архиепископу Толедскому».

Изабелла ждала, что он упадет на колени и возблагодарит ее за столь высокую честь, однако Хименес не сделал этого. Он стоял неестественно прямо, застывшим взором глядя перед собой и совершенно забыв, что находится в присутствии королевы. Охваченный жесточайшей душевной борьбой, он пытался разобраться в себе, почему его мучили столь противоречивые чувства.

Власть. Высшая власть была вручена ему. Но зачем ему власть? Он еще точно не знал. Его мучила та же неуверенность в себе, что и много лет назад, когда он жил отшельником в кастаньярском лесу.

Тогда ему казалось, что бесы издеваются над ним.

– Ты жаждешь власти, – твердили они. – Ты тщеславный и грешный человек, Хименес. Ты слишком честолюбив, а этот грех сбивал с пути истинного даже ангелов.

Он положил документ на стол и тихо произнес:

– Это ошибка. Это не для меня. – Потом повернулся и размашистым шагом покинул комнату, оставив королеву, изумленно глядящую ему вслед.

Ее смятение уступило место гневу. Может быть, Хименес и святой, но он забыл, как следует вести себя в присутствии королевы. Но почти сразу же ее ярость исчезла. Он благочестивый человек, одернула она себя, и притом – единственный из приближенных к ней людей, кто не ищет личной выгоды. Да, он отказывается от великой чести. Но разве найдется другой человек в Испании, способный на подобный поступок?

* * *

Королева послала за старшей дочерью.

Молодая Изабелла собиралась опуститься перед матерью на колени, но та взяла ее за руки, подняла и крепко прижала к себе на несколько секунд.

«Пресвятая Богородица! – подумала принцесса, – что это значит? Она страдает из-за меня? Или из-за моего замужества? Почему она так жалеет меня?»

Королева отстранила принцессу, и черты ее лица разгладились.

– Дорогая моя, – сказала она, – ты выглядишь совсем не так, как мне бы хотелось. Ты все еще кашляешь?

– Иногда, Ваше Величество, не чаще, чем обычно.

– Изабелла, дитя мое, теперь, когда мы наедине, забудем про этикет. Зови меня просто матерью. Я так люблю слышать это слово из твоих уст.

– О, мама… – начала принцесса и тут же зарыдала на груди королевы.

– Ну полно, полно, дитя мое, – тихо приговаривала Изабелла. – Ты по-прежнему думаешь о нем? Ведь так?

– Я была бы так счастлива, по-настоящему счастлива! Мама, разве ты не можешь понять? Сначала я ужасно боялась, а когда мы полюбили друг друга… это было восхитительно! Мы думали, что проживем вместе всю жизнь.

Королева молча гладила волосы дочери.

– Ну почему все так несправедливо… Жестоко! Он ведь был так молод. А когда мы поехали в тот день в лес, все было как всегда. Как в любой другой день. Он все время оставался рядом со мной, кроме тех десяти минут, когда… Он смеялся, он был рядом. А потом…

– На все воля Божия, – нежно произнесла королева.

– Божия воля? Так изуродовать молодое тело?! Зачем Он забрал себе этого полного сил и любви юношу?

Королева строго нахмурилась.

– Горе лишило тебя разума, дитя мое. Ты забыла о своем долге перед Господом. Если Он желает причинить нам страдания, то мы должны принимать их с радостью в сердце.

– С радостью? Я не собираюсь радоваться своему горю! Королева быстро перекрестилась, губы ее зашевелились, произнося молитву.

«Она вымаливает прощение мне за грешные слова, произнесенные в минуту гнева, – подумала Изабелла. – Хотя самой ей на долю выпало немало горя, ОНА ни разу не поддалась чувствам, как я».

Раскаяние охватило ее.

– Прости меня, мама. Я сама не знаю, что говорю. Так иногда бывает, когда нахлынут воспоминания, и тогда я боюсь, что…

– Надо молиться, дорогая, молиться, чтобы научиться владеть собой. Богу не угодно, что ты прячешься от мира.

– Богу или моему отцу? – требовательно спросила Изабелла.

– Ни твой Небесный, ни земной отец не одобряют тебя, – нежно проговорила королева.

– Боже, как бы мне хотелось уйти в монастырь! Вся моя жизнь оборвалась в тот страшный день.

– Ты сомневаешься в Божьей воле. Если бы Он захотел, чтобы твоя жизнь закончилась, Он забрал бы тебя к себе вместе с мужем. Это твой крест, дорогая; вспомни о Нем и неси свой крест так, как Он нес свой.

– Он нес крест только для того, чтобы умереть. А мне приходится жить.