Книга Кот, который гуляет со мной - Татьяна Веденская

– Значит, у тебя, Ромашка, на поле замена? Не по-спортивному это. Но я согласен. Имейте в виду, у вас, господин психолог, против меня никаких шансов. Сдавайтесь! – притворился добрым Саша. – Сдавайтесь, и мы пригласим вас на турнир.

– Ну, это мы еще посмотрим, – пробормотал Игорь – голос ледяной, взгляд – убийственный. Действуя мягко, но настойчиво, он отобрал у меня телефон. – Раздавайте ваши карты.

– Игорь, они же математики, – зачастила я в приступе паники. – А Сашка среди них первый. Кругом одно жулье! – Я окинула взглядом всех присутствующих на ковролине гиков двадцать шестого этажа.

– И я тоже? – обиженно воскликнула ни в чем не повинная Маша Горобец.

– Не волнуйся, – покивал мне Игорь и положил свою ладонь на мою руку. Его рука была теплой и сильной. На экране моего смартфона возникли карты – шесть штук. Ни одного джокера. Я зажмурилась и переключилась мыслями на другое: сегодня пятница, и это значит, что впереди выходные, и раз уж Игорь Вячеславович не счел за труд явиться на пораженный проклятием двадцать шестой этаж, это может свидетельствовать лишь об одном. Мы проведем выходные вместе. И это – не первоапрельская шутка!

Глава 2

Что делать человеку, который не умеет (или не хочет) говорить «Да»?

Мама редко уезжала из дома, она была нашим домашним цветочком, росла в нашем комфортабельном двухкомнатном «горшке», а я по мере сил удобряла ее вниманием и деньгами. Впрочем, мама в моих деньгах не особенно и нуждалась. Когда не стало отца, ее мир пошатнулся – а то был мир цементный, с бетонным основанием, высокими стенами до самых небес. Отец был ученым, но не из числа всю жизнь погруженных в созерцание чашек Петри.

Папа был физиком, обожал свое дело, умудрился зарегистрировать пару патентов на хитрые засекреченные штуки, использовавшиеся в основном в военной сфере – результатом его научных достижений стала сначала наша просторная двухкомнатная квартира на Ленинском, а затем за несколько последующих лет появилась и Лизаветина новостройка. При этом папа всегда вел себя так, словно не знал о существовании такой вещи, как деньги, на этой земле. Купюры для него были всего лишь спрессованными молекулами, подчиняющимися фундаментальным законам гравитации, электромагнетизма, сильного и слабого взаимодействия. Отца всегда отличал этот своеобразный, фундаментальный взгляд на мир. На вопрос, отчего так холодно в ноябре, он отвечал, что это мы еще «абсолютного нуля» не нюхали. И смеялся. Его любовь к науке перешла по наследству мне – видимо, по старшинству, ибо ничего в Лизаветином характере не было от отца. Иногда мне кажется, что было бы очень неплохо, если бы можно было обменять немного моих цинизма и прагматизма на Лизаветины оптимизм и некритический взгляд на мир.

После папиной смерти, ставшей для нас неожиданной и несвоевременной, несмотря на все что говорили врачи, мама получила за папу персональную пенсию. Но это ровно ничего не решало, ибо ее жизнь была как планета, вращавшаяся вокруг солнца, которого вдруг не стало. После папиной смерти мама так усиленно натягивала на себя костюм скорбящей старушки вдовы, что почти убедила нас всех, что ей лет сто, не меньше. Когда родился Вовка, мама и вовсе вжилась в роль бабушки настолько, что начала вязать и носить дома шали и бездонные теплые тапки. А ведь ей только должно было исполниться пятьдесят. Она была приятная женщина средних лет, со светлыми, чуть подернутыми сединой волосами, с яркими голубыми глазами, полными интереса – внимательный, цепкий взгляд, моментально выхватывающий любые детали из любого контекста. Когда мама была совсем молодой, она была похожа на Ирину Алферову из «Трех мушкетеров», а сейчас скорее напоминала Ингеборгу Дапкунайте из рекламы кофе – только без характерного акцента.

Мы постоянно пытались «сбить программу», Лизавета даже внедряла разные психологические тактики, чтобы выманить маму обратно к живым и здравствующим, но на все наши попытки мама только заказывала очередной папин портрет в рамочке и вешала на новую стену. Она предпочитала жить воспоминаниями, справедливо полагая, что второго такого человека, как наш отец, встретить невозможно. Однако узнав, что совсем скоро, не далее как месяцев через пять, ей предстоит второй раз стать бабушкой, мама вдруг пошла в парикмахерскую и закрасила седину. Потом, неожиданно для всех, включая ее подруг, особенно для тети Зинаиды из нашей поликлиники, мама согласилась пойти с ними на йогу. Йога, правда, была не простая, а для тех, «кому за…», и это стало решающим фактором. Молодиться и ходить на «всякие там фитнесы» – это в маминых глазах было чем-то вроде предательства папиной памяти, уж бог его ведает почему. А вот йога для тех, «кому за…», вполне укладывалась в рамки заботы о здоровье. Попутно мама могла вволю наболтаться с подружками о жизни, напиться чайку – оздоровительного.

Мы были рады. Очень, очень рады. Мама уехала в свой «клуб по интересам» с самого субботнего утра. Я знала, что после йоги они всей щебечущей стайкой собирались перелететь в центр, на какую-то выставку, затем – кафе, обед, отдых. У мамы в программе была целая социальная жизнь, и я радовалась. И у меня она намечалась. Свидание.

Да я сто лет не ходила на свидания. И не умею на них ходить. Однако же стою перед зеркалом и пытаюсь понять, что же Игорь во мне нашел. Какая-то нелепость, честное слово! То, что я не нравлюсь себе, моя сестра считает симптомом. У нее вообще, куда ни ткни, в симптом попадешь. А я не понимаю, как может нравиться то, на что я вынуждена смотреть каждый день, в какое зеркало ни загляни. Вот бы можно было менять внешность, как мы меняем «обои» рабочего экрана компьютера и заставки. Надоели рыбы в цифровом аквариуме – пожалуйста, пара переключений, и вот по экрану течет вода, журчат ручьи высокогорья. А завтра, может быть, побежит бурый мишка по сибирским лесам, улепетывая от преследователей… А еще через день…

Звонок оторвал меня от бессмысленного разглядывания своей сонной рожицы в зеркале.

– Ты все еще восхищена моим подвигом? – спросил меня мой персональный спаситель Малдер вместо приветствия. – Я звоню, дабы убедиться, что ты все еще пребываешь в восторге.

– Пребываю… – с неохотой призналась я. – Я просто не представляю, что бы делала на этом дурацком турнире.

– А я думал, тебе нравится бадминтон.

– Мне нравится играть, мне не нравится участвовать в тараканьих бегах. Меня нервирует мысль, что мне придется занимать какое-то там место. Это ведь достаточно бессмысленно само по себе – четыре человека гоняются за одним воланом, пытаясь заехать по нему ракеткой. Согласен? А когда на тебя при этом еще и смотрят…

– Ты не любишь внимание, верно? Что ж, я рад, что смог помочь.

– Да уж, спасибо, – пробормотала я без ярко выраженной благодарности в голосе, – хотя ты должен понимать, что твоя победа ставит под вопрос мои умственные способности.

– Нет, моя дорогая русалка, – рассмеялся Игорь, – соревноваться с тобой в силе разума я бы не стал. Но блефовать ты не умеешь, это факт. В игре, где все решает наглость, напор и тонкий психологический расчет, ты всегда проиграешь.