Книга Три королевских слова - Агата Бариста

Родители никогда не настаивали на моем продвижении по магической лестнице. Напротив, смеясь, отец говорил, что в наше время встретить скромную ведьму — это неслыханная удача, а уж он такой счастливец, что ему повезло дважды.

— Мы не скромные, мы ленивые, — отшучивалась мама. — Ты просто еще не видел, на что способны лентяи, если потыкать в них палочкой и заставить что-то делать. Да мы горы свернем, лишь бы нас оставили в покое.

Мама была не только сильной ведьмой, но и мастером сейда, однако так и осталась хранителем маленькой заводской библиотеки в нашей зачарованной долине. Я в полной мере унаследовала от нее отсутствие амбиций.

Правда, надо отметить, что на мамином попечении оказались такие своеобычные экземпляры, что с ними справился бы далеко не каждый библиотекарь. Маме было чем гордиться.

Когда мне исполнилось семнадцать, надо мной нависла угроза в виде Имперского Реестра. Всех, достигших магического совершеннолетия, подвергали официальному испытанию. Если испытуемый показывал высокий магический потенциал, его имя попадало в Реестр. Это означало автоматическое направление на экзамены в Академию, карьеру в госструктурах и существенно повышало шансы приблизиться ко двору Императора.

На самом деле нависшей угрозой Реестр воспринимала только я. Все остальные считали его звездной лотереей, где каждый билет — выигрышный. Инспектора из Отборочной комиссии встречали как посланца небес.

Снова слышу флейту, и снова солнечно.

Апрель.

У нас семейный совет.

— Девчонкам там вообще нечего делать, — заявляет отец. — У академичек вечно руки по локоть в жабьей крови. Девочки должны чем-нибудь красивым и милым заниматься. Стихи писать, цветы выращивать. Что там еще у нас есть красивого и милого? Ландшафтный дизайн, моделирование одежды, этот, как его, скрапбукинг, прости господи… А лучше всего детей растить.

— Котов лелеять, — поддакивает манул Лева, мамин фамильяр. Вообще-то его зовут Левиафан, но в нашей семье он быстро превратился в Леву или Левонтия — в зависимости от поведения фамильяра. Манул избрал местом своего обитания заводскую библиотеку, но иногда удостаивал визитами и наш дом. В гостиной для него поставлен небольшой диванчик, накрытый старым жаккардовым покрывалом с вытянутыми нитками, и сейчас он валяется на нем, свесив толстый хвост до самого пола.

— Ага. Крестиком вышивать — тоже хорошее занятие, — добавляет мама с серьезным лицом. И фыркает на папу: — Шовинист!

— Кто шовинист?! Я шовинист?! — Отец озадаченно чешет подбородок сквозь курчавую рыжую бороду. Потом вздыхает: — Ах, да… совсем забыл… да, я шовинист. Но чертовски обаятельный шовинист, и за это вы должны мне все прощать. Данька, поступай в университет, на физмат.

— Пап, ты чего? — таращу я глаза. — Я физику и математику, конечно, знаю, но не особо люблю… это совершенно другая магия, не моя. И кем я работать-то буду? Сумасшедшим ученым?

— Какое «работать», ребенок? — веселится папа. — Там будет полно вумных мужиков, они тебя с руками оторвут. Замуж выйдешь, и пожалуйста: ландшафтный дизайн, скрапбукинг… моих вумных внуков воспитывать будешь.

— И котов, — добавляет Лева. — Моих внуков, они тоже не дураки будут.

Мама начинает сердиться.

— Андрей! Левонтий! Прекратите хохмить, не сбивайте ребенка с толку! Данечка, не слушай этих шутов гороховых, детка. Ты должна сама решить, куда тебе хочется поступать.

Папа вскидывает руки в примиряющем жесте.

— Все-все-все! Светлейшая Илария сердится, я в ужасе умолкаю.

Папа, согнувшись в почтительном поклоне, целует маме кончики пальцев.

Я отвожу глаза. Взгляды, которыми обмениваются родители, явно предназначены только для двоих. Однажды я попросила маму рассказать, как они с отцом познакомились, и мама отчего-то смутилась и погрустнела. Она вскользь обмолвилась, что «все было не так просто», что они с папой прошли долгий и сложный путь, и начало их отношений было омрачено какими-то темными обстоятельствами, в которые меня еще рано посвящать. Мне пришлось удовольствоваться обещанием, что мы вернемся к этой теме, когда я стану постарше.

Не представляю, что за тайны могут быть у моих родителей. По-моему, они до сих пор влюблены друг в друга, как в молодости…

Впрочем, мое романтическое воображение давно уже состряпало мелодраматическую историю, где юная мама «другому отдана» и собирается быть «век ему верна», но тут появляется отец (на белом коне, а как же!), и — после трагической сцены расставания с прежним женихом — мама падает в папины объятия. Ничего более темного я себе представить не могла.

…Откуда-то издалека доносится смешок, и шершавый голосок произносит:

— Вперед, ведьма Данимира, продолжай, а тайны никуда не денутся, сколько ни есть — все твои.

Я двигаюсь дальше.

— Мам, пап, — говорю я. — Если честно, то пусть у меня лучше руки по локоть в книгах будут, чем в жабьей крови. Я хочу быть библиотекарем, как мама. Ну не рождена я для доблести, для подвигов, для славы.

Мама с облегчением улыбается.

— Ну и слава богу! А то…

Папа кидает маме взгляд, который я бы назвала предостерегающим.

— В противном случае, зайка, для тебя учеба в Академии стала бы сущим наказанием, — поспешно говорит мама, но мне кажется, что она имела в виду что-то другое.

— Да знаю я. Поэтому и не хочу. А вот почему мне иногда кажется, что в нашем шкафу, как у каждой порядочной семьи, прячется парочка скелетов? — спрашиваю я саму себя вслух. — Это, наверное, потому что мои родители переглядываются, как адские шпионы из комиксов!

— А как жыш! — таращит глаза папа. — Как жыш без скелетов, доча? Мы тебе обязательно их покажем. Но только когда ты морально окрепнешь. А сейчас еще рано. Ты у нас пока нежная незабудка у лесного ручья. Вот и сиди пока у ручья и крепни. А мы еще скелетов поднакопим. А то стыдоба и позорище — что такое жалкая парочка скелетов для уважающего себя семейства?

Если бы кто-нибудь посторонний увидел, как отец общается с домочадцами, то, наверное, решил бы, что видит перед собой клоуна на досуге. И крепко бы ошибся. Дурачился он только с нами. Я бывала с папой на Заводе, и там отец превращался в другого человека — жесткого в общении, скупого на слова. И, в отличие от нас с мамой, честолюбием папа не был обделен. Сначала он перешел на должность главного инженер-мага (для непосвященных дополнение «маг», разумеется, отсутствовало), а спустя несколько лет владелец Завода, олигарх Владислав Ладыженский, назначил отца полновластным директором Оленегорского Опытного. Ладыженский постоянно проживал в Мадриде, при дворе Императора, и вел там, по слухам, рассеянный образ жизни. Его решение поразило умудренных опытом старцев из Министерства магической обороны, к которому был приписан Завод. Министерство желало видеть на этой должности кого-нибудь седовласого и маститого.