Книга Три слова о войне - Евгений Лукин

Глава девятнадцатая

Музыка

Йозеф очень любил музыку и до того, как устроиться на работу в транспортное агентство, думал, что станет музыкантом. Его учитель говорил: «Все в этом мире — музыка, любой звук. Стоит только внимательно вслушаться. Когда-нибудь ты поймешь, что есть только одна, божественная гармония, распавшаяся на бесчисленное количество звуков, как зеркало на осколки. И долг музыканта — вернуть гармонии утраченную ею целостность, сложить ее даже из случайных звуков».

Йозеф не зря учился музыке. Он мог с закрытыми глазами определить, из какого оружия стреляют — русского или немецкого. Например, русские пулеметы издают глухой кашляющий звук, а немецкие производят щелчки высокого тона. Но прав ли был учитель? Разве это тоже музыка? Нет, это что-то совсем другое.

Глава двадцатая

Бомбы

Казалось, война где-то далеко, пока на Берлин не стали каждый день сбрасывать бомбы. Ты сидишь, пьешь кофе или читаешь книгу, и вдруг твой дом хотят убить, как будто он солдат вражеской армии. Как раз в этот день Лени узнала, что стала вдовой потому что ее мужа расстреляли. Она помнила, что курящая девушка — это плохо, это нельзя. Лени давно бросила курить, но в этот день, получив письмо, не могла не купить пачку сигарет. Она думала, что покурит дома, когда никто не будет ее видеть. Но тут на Берлин упала первая бомба. Раздался взрыв. Улица была почти совсем пустая, только Лени и еще какая-то девушка. Девушка шла вдалеке, по другой стороне улице. Лени уже так хотелось курить из-за письма, что она решила не ждать, пока придет домой, и попросить закурить у этой девушки, вдруг у нее есть спички. После взрыва Лени сначала долго не могла пошевелиться. Потом, шатаясь, сделала несколько шагов. И минуту спустя поняла, что ничего, никогда не хотелось ей больше чем закурить. Она подошла к девушке, у которой хотела спросить спички. Наверное, Лени не сделала бы это, если бы желание закурить не было таким сильным. Это особенный день. Утром она узнала, что стала вдовой, а сейчас чудом осталась жива. На улице никого не было, ни одного человека, спичек не спросишь. И Лени прикурила от головешки, дымящейся рядом с трупом.

Глава двадцать первая

Детские страхи

Есть разные детские страхи. Один из них — милый. Его легко успокоить и почувствовать себя всесильной, видя как прямо на твоих глазах растерянный, испугавшийся ребенок улыбается уже ничего не боящимися глазами.

Эльза была совсем маленькой, когда мы с ней шли по городу, повсюду были развешены плакаты, призывающие экономить и не тратить понапрасну хозяйственные запасы. На одном из плакатов «красовался» отвратительный гном с большим мешком за плечами. «Углекрад», — было написано на плакате. «Не пускай его к себе в дом. Экономь уголь». Эльза очень испугалась, увидев эту отвратительную физиономию, заплакала. Я прижала ее к себе, стала успокаивать, и все закончилось тем, что мы вместе с ней пририсовали злобному гному «углекраду» улыбку. Он уже не был больше таким страшным. Пририсовывать улыбки на государственных плакатах — опасно, но мне слишком сильно хотелось, чтобы Эльза не плакала, и поэтому я ничего не боялась.

Есть и другой детский страх. Когда ты можешь только, прижимая ребенка к себе, лгать ему, чтобы он успокоился, лгать, что все хорошо — в то время, когда твои собственные зубы стучат от страха. Как мне успокаивать Эльзу во время этих бомбежек?! Мне и самой очень страшно. В любую секунду нас с ней и мамой может не стать. Я смотрю на Эльзу и не понимаю, как устроен мир, если этой маленькой девочки вдруг может больше не быть.

Они опять в любую минуту начнут сбрасывать бомбы со своих самолетов, и кто знает, успеем ли мы добежать до бомбоубежища. Зачем нужна была эта война, для чего ее надо было начинать?! Одни говорят, что на нас самих готовили нападение, ведь русские уже напали на Финляндию, другие — что наша страна пережила слишком большое унижение в первой войне, и нам нужно было вернуть себе уважение. Но стоит прочитать «Майн Кампф» и сразу станет ясно, что фюрер давно хотел расширить жизненное пространство для немцев. Эту книгу дарят на свадьбы, дни рожденья, ее торжественно вручают на каждом празднике, она есть в любом доме. Но, может быть, ее не читают? Это единственная книга, которую не сожгла мама. Она держит ее под подушкой. Специально, если вдруг придут с обыском, вспомнив про отца. Мама боится за нас с Эльзой.

Я хотела спросить Лени (она ведь работает в книжном магазине) много ли сейчас покупают «Майн Кампф». Ведь если вдуматься, из-за человека, написавшего ее, сейчас бомбят наш город. Но боятся далеко не все. Некоторые, кажется, рады отдать свою жизнь за фюрера. Изо дня в день нас приучают к мысли, что героическая смерть — это великое благо. Стоит только включить радио. Правительство позаботилось о том, чтобы радиоприемник был в каждом доме. Он давно уже стоит всего 35 марок, не то, что раньше. Теперь все могут купить. Я не знаю, может, я тоже, как Лени, любовалась бы на портрет фюрера, если бы однажды не увидела, как он после выступления вручает награды детям из «Гитлерюгенда». Только что горевшие во время его речи глаза потускнели, рука машинально вскидывается в приветствии. Я увидела тогда, почувствовала очень ясно, что он совершенно не любит детей. Именно такие люди и начинают войны.

Глава двадцать вторая

Призвание

Йозеф сказал Гюнтеру: «Иногда я думаю, что эта война началась для того, чтобы каждый из нас нашел свое настоящее призвание. Должен ведь быть какой-то смысл у этой войны. Я понял, в чем мое призвание. В транспортное агентство я больше не вернусь. Я буду лечить людей».

Йозеф, начинавший в войну простым ассистентом, и правда делал большие успехи. Со временем он мог стать хирургом. И Гюнтер решил помочь ему попрактиковаться.

— Сегодня ты будешь оперировать.

— Как это я? — растерялся Йозеф.

— Ты сам сказал, что нашел свое призвание. Ты быстро учишься. Один из этих русских, которых мы взяли в плен… Ранение в брюшную полость. Еще несколько часов, и будет поздно. Даже если ничего не получится, ты делаешь для него очень много. Ты даешь ему шанс.

Когда растерянный Йозеф заговорил о наркозе, Гюнтер усмехнулся: «Наркоз мы побережем для наших солдат».

Глава двадцать третья

Похороны

Отец Лени умер еще до войны. У него было слабое сердце. Тогда Лени казалось, что ничего в ее жизни ужаснее быть больше не может, она очень любила отца. И еще ничего не знала о том, что пройдет несколько лет, и ее мама не успеет выбежать из дома, когда начнутся бомбардировки. Лени в это время работала. Город бомбили все чаще, настолько часто, что новые бомбардировки начались, когда Лени стояла у гроба своей матери, который должны были опустить в землю.

Мы с ней сидели в бомбоубежище, и Лени, уткнувшись мне в плечо, плакала: «Она, там, одна. Если бомба упадет, от гроба ничего не останется. Какие все трусы. И я тоже. Я больше всех. Можно ведь было успеть опустить гроб. Чувствую себя крысой. Я хочу выйти, пусть меня убьют».