Книга Король франков - Владимир Москалев

– Змей не мог совратить Еву, это проделки дьявола, так учит церковь! – в бешенстве выпучил глаза экзекутор.

– Почему же тогда Бог наказал змея? – спокойно вопросил монах. – Если вор обрядится в судью и нарушит закон, то, поймав его, разве накажут судью?

– Он богохульник и восстает против Церкви! – вытянул палец в направлении жертвы представитель духовенства. – Он должен быть лишен монашеского сана и понести наказание!

– И в этом вся вина этого человека? – сурово сдвинул брови Можер. – В том, что он понимает то, чего не можешь понять ты сам?

– Он говорит, что Бог поощрял кровосмешение. Как Бог мог допустить такое? Это ли не кощунство над Библией? Разве этому учит она, и гоже ли монаху смущать такой клеветой на Создателя умы прихожан?

Можер подъехал к кресту с тыльной стороны, взглянул монаху в лицо:

– Признаюсь, для меня это новость. Но если ты и вправду утверждаешь это, то чем сможешь доказать?

Монах посмотрел на него ясными голубыми глазами и ответил:

– Очень просто. По Библии, у Адама и Евы было два сына: Каин и Авель. Затем старший сын убил младшего. И далее сказано: «И пошел Каин от лица Господня, и познал Каин жену свою, и она родила…» Кто же она была, жена его, если, кроме этих троих, никого на земле не было? Ответ очевиден: дочь Адама и Евы, а значит, Каин женился на родной сестре. Как после этого верить тому, что написано в Библии?

Можер рассмеялся.

– Ответь же на это, – крикнул он озадаченному служителю Немезиды. – Клянусь небом, любопытно узнать, как ты опровергнешь такое рассуждение?

Нитгард посопел, багровея от размышлений. Наконец нашелся:

– Это была дочь от Лилит, другой жены Адама.

– И у нее был другой муж? Кто же? – вопросил монах, чуть повернув голову. – Не знаешь? Жаль. Значит, этого ты еще не успел придумать. А сама Лилит – знаешь ли кто, викарий? Дочь Демона, а потому никого не могла рожать, кроме чертей.

– Это кощунство! Это надругательство над Священным Писанием и божьим волеизъявлением! – завопил племянник епископа.

– Божьим? – тронул коня Можер и подъехал к викарию. – По-твоему, Бог закрыл глаза на то, что Каин женился на собственной сестре? А если Лилит родила от Каина, значит, люди произошли от чертей?!

Нитгард смахнул пот со лба, схватил с груди распятие, закрестился, забормотал:

– Господи всемогущий, избави нас от лукавого, и да святится имя Твое, и дела Твои, и помыслы также…

– Довольно бубнить! – оборвал его Можер. – Ты, святоша, сдается мне, из тех плутов, которые толкуют Священное Писание так, чтобы напустить побольше туману. Да и священное ли оно, коли в нем такая неразбериха? А потому приказываю немедленно же освободить этого человека! – и он рукоятью плети указал на монаха.

– Я не сделаю этого, ибо нарушу тем самым приказ епископа, – с вызовом ответил викарий.

– Тогда это сделаю я сам! – воскликнул Можер и, вернувшись к кресту, приказал одному из палачей: – Живо обрезай веревки!

Тот медлил, в страхе глядя на племянника епископа.

– Ну! – повторил Можер.

– Я не могу этого сделать без приказа, – довольно развязно ответил палач.

– Ах, тебе нужен приказ, каналья! – вскричал нормандец и полоснул ослушника хлыстом по щеке.

Тот взвыл от боли. Его напарник, увидев обращенный на него взгляд грозного всадника, тотчас скрылся за спинами зевак. Первый тем временем, охая и держась за щеку, присел на землю.

– Что, вкус хлыста не сладок? – вперил в него взгляд Можер. – Что же ты думаешь, для него, – он кивнул на монаха, – твой кнут слаще?

И, убрав плетку, вытащил меч из ножен. Палач испуганно вскричал и, задом чертя по земле и взывая о помощи, стал поспешно пятиться. Можер презрительно поглядел на него и, хмыкнув, взмахнул мечом над веревкой, опутывающей руки монаха над его головой.

– Это беззаконие! – вдруг подал голос викарий. – Ересь должно искоренять!

Так и не обрезав путы, Можер с обнаженным мечом двинулся на него. Нитгард, решив, что пришел его конец, истошно завопил, выставив вперед руку с распятием, словно защищаясь им от меча. Всадник подъехал и, засмеявшись, бросил меч в ножны.

– Не трясись, святоша! – прогромыхал его голос над самым ухом экзекутора. – Мой клинок разит лишь сарацин, твоя кровь ему не нужна.

И повернул коня, собираясь вернуться к кресту. Но тут же услышал:

– Я пожалуюсь епископу! Он пошлет проклятие на твою голову! Он подвергнет тебя отлучению от Церкви! Он…

Но викарий не успел произнести очередную угрозу; Можер выхватил плетку и оставил на его щеке такую же отметину, как и у палача.

– Это тебе на память, святой отец! – воскликнул нормандец, пряча орудие возмездия за пояс. – Долго будешь помнить встречу с норманном.

И, вновь выхватив меч, вернулся к кресту и обрезал веревки на ногах и руках монаха. Тот тяжело вздохнул и с благодарностью посмотрел на своего спасителя. Можер собрался спросить его о чем-то, но викарий, видимо, почувствовав себя в безопасности в окружении нескольких горожан, снова подал голос и опять с угрозами:

– Я буду жаловаться королю! Его величество не оставит без внимания этого случая! Духовное лицо неприкосновенно, господняя и земная кара ожидают всякого, кто посмеет посягнуть на…

Но Можер, уже подъехав, не дал ему договорить, а, протянув руку, ухватил его сзади за пояс на одежде. Рутгард почувствовал, как поднимается от земли. Лицо его побелело, руки затряслись, глаза едва не выкатывались из орбит от страха. Он даже забыл про распятие, беспомощно барахтаясь в воздухе, подобно лягушке, и хватая его ртом и руками.

– Насчет господней кары не скажу, – крикнул Можер в самое ухо викарию, которого держал на вытянутой руке, – но земную ты получишь, святоша, и немедля!

И, подняв руку еще выше, Можер отпустил Рутгарда. Тот, будто мешок с мукой, грохнулся наземь, подняв тучу пыли, да так и остался лежать.

– Матерь Божья, викария убили… – тихо проговорил кто-то среди оставшихся уже к тому времени нескольких человек.

Нормандец поднял на них тяжелый взгляд, и они, будто меч просвистел перед их лицами, в страхе дружно шарахнулись назад, шепча молитвы и не сводя глаз с грозного всадника.

– Посмотрите, жив ли он еще, – сказал Можер. – Нет – так похороните по-христиански, а жив – пусть поблагодарит викинга, что тот не разбил ему голову о стену его же церкви.

К викарию бросились, склонились, ощупали со всех сторон и, наконец, объявили, что он жив: сердце бьется, только глаза закрыты, и молчит.

– Ну, так несите его домой! – рявкнул Можер. – Чего застыли?

Бедного племянника епископа осторожно подняли и понесли куда-то.

Можер отвернулся и увидел монаха. Тот, в коричневой рясе с откинутым капюшоном, стоял и с любопытством смотрел на спасителя. На вид этому человеку – не больше тридцати.