Книга Гражданин Галактики - Роберт Хайнлайн

Мальчик поднял глаза, его подбородок затрясся. Он проглотил немножко бульона. Баслим смотрел на ребенка, пока тот не одолел весь суп и почти весь хлеб.

— Вот и хорошо, — сказал наконец старик. — Ну, парень, пожалуй, пора и на боковую. Кстати, тебя как зовут?

Мальчик поколебался.

— Торби...

— Торби. Хорошее имя. Можешь звать меня папой. Спокойной ночи.

Он отстегнул протез, доскакал до шкафа и спрятал его, потом добрался до своей постели. Ложе было нехитрое — просто тюфяк в углу. Старик отодвинулся подальше, к стене, чтобы освободить место для мальчика, и сказал:

— Будешь ложиться — погаси свет.

С этими словами он закрыл глаза и стал ждать.

Довольно долго не доносилось ни звука. Потом Баслим услышал, как мальчик идет к двери. Свет погас. Старик ждал, откроет он дверь или нет. Нет. Он почувствовал, как мальчик залез на тюфяк.

— Спокойной ночи, — повторил Баслим.

— Спокойной...

Старик уже почти дремал, когда вдруг почувствовал, что мальчишку всего трясет. Нащупав его тело ладонью, Баслим погладил обтянутые кожей ребра, и тут мальчик разрыдался.

Тогда старик повернулся, устроив поудобнее искалеченную ногу, обнял трясущиеся плечи мальчугана и притянул его лицо к своей груди.

— Все хорошо, Торби, — ласково проговорил он. — Все в порядке. Все кончилось. Это никогда больше не повторится.

Мальчик всхлипнул и плотно прижался к старику. Баслим успокаивал его, бормоча что-то ласковое, пока не унялась судорожная дрожь. Но и потом он долго не отпускал его от себя — до тех пор, пока Торби не уснул.

Глава 2

Раны Торби затягивались: телесные — побыстрее, душевные, как водится, медленнее. Старик-нищий раздобыл где-то еще тюфяк и положил его в другой угол, но все равно, просыпаясь по ночам, порой обнаруживал рядом с собой маленькое теплое тело. Тогда он понимал, что мальчику снова приснился кошмарный сон. Баслим спал очень чутко и не любил делить с кем-либо свое ложе, но когда такое случалось, он не гнал Торби обратно на его тюфяк.

Иногда мальчик принимался громко кричать во сне. Однажды Баслим пробудился оттого, что Торби скулил:

— Мама... мама...

Не зажигая света, старик проворно подполз к его лежанке и склонился над мальчуганом.

— Ну-ну, сынок, все в порядке.

— Папа?

— Спи, сынок, а то маму разбудишь. Я побуду с тобой, — добавил Баслим. — Тебе нечего бояться. Успокойся. Нельзя же будить маму, правда?

— Ладно, пап...

Затаив дыхание, старик сидел рядом и ждал. В конце концов он сам затрясся от холода и у него разболелась култышка. Убедившись, что мальчик спит, Баслим пополз на свое ложе.

Этот случай навел старика на мысль о гипнозе. Давным-давно, когда у Баслима еще были оба глаза и две ноги и не надо было нищенствовать, он изучал это искусство. Но гипноз ему не нравился, даже если применялся в лечебных целях: Баслим почти фанатично верил в неприкосновенность личности, а гипнотическое внушение противоречило его принципам.

Но сейчас был случай особый. Старик мог поклясться, что Торби разлучили с родителями в таком возрасте, когда у него еще не было осознанных воспоминаний. Все, что мальчик видел в своей жизни, сводилось к бесконечной череде все новых и новых хозяев, один другого хуже, каждый из которых на свой лад стремился сломить дух «негодного мальчишки». Торби сохранил яркие воспоминания о некоторых из этих хозяев и описывал их на грубом своем языке — красочно и беспощадно. Однако он не имел представления, где и когда с ним все это происходило. «Место» для него было равнозначно «поместью», «имению» или «рабочему бараку», но не определенной планете или звезде (познания мальчика в астрономии были большей частью неверными, а о галактографии он и вовсе понятия не имел); что до времени, то тут для него существовало только «до» и «после», «долго» и «коротко».

Поскольку на каждой планете — свои сутки, свой год и свое летоисчисление, ученые пользовались стандартной секундой, длина которой вычислялась по радиоактивному распаду; стандартным считался год планеты — колыбели человечества, и единой датой отсчета — день, когда человек впервые добрался до спутника этой планеты, Сол III. Неграмотный мальчишка просто не мог пользоваться такой датировкой. Земля была для Торби мифом, а день — промежутком времени между пробуждением и отходом ко сну.

Возраст парня Баслим определить не мог, даже приблизительно. На вид Торби был чистокровным землянином и вроде бы еще не достиг своего отрочества, однако любые догадки на этот счет были не более чем домыслами. Вандорианцы и итало-глифы выглядят, как земляне, но вандорианцы взрослеют втрое медленнее. Баслим вспомнил анекдот о дочке консула, которая пережила двух мужей, причем второй из них был правнуком первого. Мутации иногда совсем не проявляются внешне.

Не исключено, что мальчишка «старше» самого Баслима — в стандартных секундах. Ведь космос велик, и человечество неоднозначно приспособилось к разным условиям. Но это неважно: Торби еще так мал и так нуждается в его помощи.

Гипноза он не испугался: это слово было для него пустым звуком, а давать объяснения Баслим не стал. Однажды после ужина старик просто сказал:

— Торби, я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.

— Разумеется, пап. А что?

— Ложись к себе на тюфяк, потом я тебя усыплю, и мы поговорим.

— Хе, ты хочешь сказать, что мы сделаем наоборот?

— Нет, это не простой сон. Ты сможешь и спать, и одновременно говорить.

Торби не поверил, но согласился. Старик выключил панели, дававшие свет, и запалил свечу. Попросив мальчика сосредоточиться на язычке пламени, он принялся монотонно бубнить старинные формулы: успокоение... расслабление... дремота... сон...

— Торби, ты спишь, но слышишь меня и можешь отвечать.

— Ага, пап...

— Ты будешь спать до тех пор, пока я не велю тебе проснуться. Но ты сможешь отвечать на любой мой вопрос.

— Ага, пап...

— Ты помнишь, как назывался звездолет, на котором тебя привезли сюда?

— «Веселая вдовушка». Только мы называли его совсем не так.

— Ты видишь, как попал на этот корабль. Вот ты на борту. Ты все видишь. Ты все помнишь. Теперь возвратись туда, где ты был до того, как очутился на корабле.

Спящий мальчик съежился и напрягся.

— Не хочу!

— Ничего, я с тобой, тебе нечего бояться. Ну-с, как называлось то место? Вернись туда, оглядись.

Полтора часа просидел Баслим над спящим ребенком. Пот струился по его морщинистому лицу. Старик чувствовал себя опустошенным. Чтобы вернуть мальчика в ту пору, которая его интересовала, надо было пройти через испытания, вызывавшие отвращение даже у Баслима, уж на что закаленного и многое повидавшего на своем веку человека. Поэтому мальчик вновь и вновь сопротивлялся воспоминаниям, и старик не мог его в том винить. И все же теперь у Баслима было ощущение, что он наперечет знает все рубцы на спине Торби и может назвать имя негодяя, оставившего каждый из них.