Книга Дэзи Миллер - Генри Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(…)
Если вы, как говорил Хемингуэй, никогда не бывали в Швейцарии, Италии, Франции и Англии конца XIX века, сейчас у вас есть такая возможность. Многим из нас доводилось лазать в Европу через окна, прорубленные Петром I или, на худой конец, Биллом Гейтсом. Иногда это приходится делать в музее. Но экскурсия закончена. Пришла пора вспомнить о Генри Джеймсе и воспользоваться его окнами. Переверните страницу: Рим, Париж, Лондон и Венеция ждут вас.
Иван Делазари
В маленьком городке Веве, в Швейцарии, есть одна особенно благоустроенная гостиница. Собственно говоря, гостиниц там много, ибо попечение о путешественниках — основное занятие этого городка, расположенного, как, вероятно, запомнилось многим, на берегу поражающего своей синевой озера — озера, которое следует повидать каждому. Вдоль его берега и тянутся сплошной цепью всевозможные заведения подобного рода, начиная с «гранд-отелей» новейшего образца с белоснежными фронтонами, бесчисленными балкончиками и с флагами на крышах, и кончая скромными швейцарскими пансионами более почтенного возраста с готическим шрифтом названий на их розовых или желтых стенах и довольно-таки нелепыми беседками в дальних уголках сада. Но одна из здешних гостиниц — гостиница знаменитая и, можно сказать, классическая — выгодно отличается от своих многочисленных выскочек-соседок присущей ей атмосферой солидности и роскоши. К июню американцы буквально наводняют Веве; безошибочно можно сказать, что в летние месяцы у этого городка появляются некоторые черты, роднящие его с американскими курортами. Глаз и ухо улавливают здесь картины и отзвуки таких мест, как Ньюпорт или Саратога.{1} Повсюду снуют модные молодые девицы, слышится шелест батистовых воланов, в первую половину дня гремит танцевальная музыка, а резкие американские голоса раздаются здесь с утра и до ночи. Представление обо всем этом вы получите в прекрасной гостинице «Trois Couronnes»[2]и невольно перенесетесь мыслью в какой-нибудь «Океан» или «Зал Конгресса». Следует добавить, впрочем, что гостинице «Trois Couronnes» присущи и другие черты, нарушающие это сходство: например, степенные немецкие официанты, похожие на секретарей дипломатических миссий, русские княгини, отдыхающие в саду, маленькие польские мальчики, прогуливающиеся за ручку со своими гувернерами, а также вид на озаренную солнцем вершину Dent du Midi и живописные башни Шильонского замка.{2}
Не берусь судить, различие ли, сходство ли со знакомыми местами занимало молодого американца, который два-три года назад сидел в саду гостиницы «Trois Couronnes» и от нечего делать разглядывал упомянутые мною живописные картины. Было прекрасное летнее утро, и независимо от того, к каким выводам он приходил на основании своих наблюдении, все, что являлось здесь его взору, не могло не понравиться ему. Этот молодой американец приехал сюда накануне на маленьком пароходике из Женевы (где он жил не первый год), повидаться с теткой, которая остановилась в гостинице «Trois Couronnes». Но у тетушки разыгралась мигрень — его тетушка вечно страдала мигренями, — и теперь она нюхала камфарный спирт, запершись у себя в номере, следовательно, племянник был волен идти куда вздумается. Ему было двадцать семь — двадцать восемь лет. Когда речь о нем заходила у его друзей, те обычно говорили, что он «пополняет свое образование» в Женеве.{3} Когда речь о нем заходила у его врагов, враги… Впрочем, врагов у него не числилось — он был чрезвычайно мил и пользовался всеобщей любовью. Поэтому скажем лучше так: когда речь о нем заходила у некоторых его знакомых, они утверждали, будто бы его затянувшееся пребывание в Женеве объясняется горячей привязанностью к одной даме — иностранке, которая жила там же и была гораздо старше своего поклонника.{4} Насколько мне известно, мало кто, вернее, никто из американцев не видал этой дамы, хотя любопытных рассказов о ней ходило множество. Но Уинтерборн издавна любил маленькую столицу кальвинизма; он учился в тамошней школе, потом поступил в коллеж, вследствие чего у него было немало друзей в Женеве.{5} С некоторыми из них он и до сих пор водил дружбу, что приносило ему большое удовлетворение.
Постучавшись к тетке и узнав, что она плохо себя чувствует, он отправился погулять по городу, а потом вернулся в отель позавтракать. Трапеза была уже закончена, и молодой человек сидел в саду за чашкой кофе, поданной ему на маленький столик официантом, похожим на атташе посольства. Допив кофе, он закурил сигарету. Вскоре на садовой дорожке появился мальчик — малыш лет девяти-десяти, щупленький, бледный, с резкими чертами несколько старообразного личика.{6} На нем были штанишки с напуском, красные чулки, обтягивающие его тонкие, журавлиные ноги, и ярко-красный галстук. Он держал в руке длинный альпеншток и тыкал им во все, что попадалось ему на пути: в клумбы, в садовые скамейки, в дамские шлейфы. Поравнявшись с Уинтерборном, мальчуган остановился и вперил в него свои проницательные, смышленые глазенки.
— А вы не дадите мне кусок сахара? — спросил он неблагозвучным, резким голосом, в котором, несмотря на ребячливость интонации, слышались какие-то недетские нотки.
Уинтерборн взглянул на столик, где стоял кофейный прибор, и увидел, что несколько кусков сахара там осталось.
— Что ж, один кусочек возьми, — ответил он, — хотя маленьким мальчикам это не так уж полезно.
Мальчуган шагнул к столу, деловито выбрал три куска соблазнительного лакомства, два из них спрятал в карман штанишек, а третий так же проворно отправил прямо в рот. Потом вонзил альпеншток, точно копье, в скамейку, на которой сидел Уинтерборн, и стиснул челюсти, пытаясь разгрызть сахар.
— Фу, черт! Ну и кр-репкий! — воскликнул он, не совсем обычно произнеся прилагательное.
Уинтерборн сразу понял, что имеет честь видеть перед собой соотечественника.
— Смотри, не сломай зубы, — отечески предостерег он мальчика.
— А у меня их почти нет — и ломать нечего. Выпадают один за другим. Сейчас осталось только семь. Вчера мама считала и не успела пересчитать, как еще один выпал. Она грозится отшлепать меня за это. А при чем тут я? Это противная Европа виновата. Здесь такой климат, зубы сами собой выпадают. В Америке, небось, не выпадали. Всему виной гостиницы.
Его слова рассмешили Уинтерборна.
— Если ты съешь три куска сахара подряд, мама тебя непременно отшлепает, — сказал он.
— Тогда пусть даст мне конфеты, — нашелся его юный собеседник. — Здесь конфет нигде не достанешь — американских конфет. Американские конфеты самые лучшие в мире.{7}
