Книга Обреченная на счастье - Елена Богатырева

Глава 3

Послание из прошлого

Это была она. Та самая ваза из древней страны Согдианы. Второй такой не существовало. Я держала ее обеими руками и больше ничего вокруг себя не видела.

Согдиана, наверно, была красивейшей страной в мире. Я это заявляю с уверенностью, хотя видела только ее руины тысячи лет спустя. Семь красавцев-озер с прозрачной ледяной водой, дно которых усыпано разноцветными камушками, и ты можешь разглядеть каждый из них. Серпантином вьется узкая дорога в гору, и каждый виток — новое озеро. Говорят, седьмое, там, наверху, совершенно красное. Вот только редко кто туда поднимается. Но те, кто был там, утверждают, что это настоящее чудо.

Когда я очнулась, дети стояли молча и смотрели на меня во все глаза.

— Ал, — тронула меня за локоть Даша, — ты где?

Я выплывала из воспоминаний, взгляд мой, наверно, наконец приобрел осмысленность, потому что Даша спросила:

— Ал, ты в порядке? Прошло?

— Что прошло?

— Ну вот это. — И Даша закатила глаза к небу и расплылась в блаженной улыбке, копируя то, что, очевидно, минуту назад произошло со мной.

— Да, — сказала я не очень уверенно. — Сейчас.

И тут только сообразила, что старичок исчез.

— Где он?

Митя и Даша сразу поняли, о ком идет речь, и стали оглядываться по сторонам. Увы, они засмотрелись на несвойственные мне гримасы, завладевшие моим лицом, и не заметили, куда пропал странный старик. Они даже побегали немного вправо и влево, но его и след простыл.

— Никого, — удивленно сказал Митя. — Может, он за каким-нибудь деревом спрятался?

— Нормальные люди за деревьями не прячутся! — заявила Даша со знанием дела и посмотрела на меня. — Что будем делать?

— Будем есть мороженое, — ответила я, осторожно опуская вазу в свой пакет. — Пошли.

И мы двинулись по парковой дорожке. Митя скакал впереди, а Даша, задумавшись о чем-то, шла со мной рядом. Над парком замаячили тучи. Пора было закругляться и переходить к стереозрелищам. В кафе я закупила детям снеди, себе взяла кофе, положила локти на стол, подперла руками подбородок и застыла в такой позе, очевидно, надолго. Потому что когда очнулась, кофе подернулся тонкой корочкой льда, Митя изнывал от скуки, а Даша очень заботливо спросила:

— Опять — это?

Я посмотрела на часы, вздрогнула, бросила детям клич следовать за мной и опрометью бросилась к выходу. До начала киносеанса оставалось двадцать минут. Пробегая через мостик над речкой, я обратила внимание на то, что никаких весов и никаких странных старичков там уже не стояло. Ну что ж! Значит, в кино. Машину мы поймали сразу у выхода из парка и успели занять свои места в кинотеатре за секунду до того, как погас свет. Теперь, когда дети заняты и совершенно точно будут сидеть как пришпиленные ровно два часа, у меня появилось время подумать о том, что же произошло.

Надо сказать, что я никогда не вспоминаю прошлое. Это мой принцип. Не потому, что было в нем что-то плохое или что-то сложилось не так, как мне бы хотелось. Нет. Просто, проснувшись однажды тусклым ленинградским утром под хмурым ленинградским небом, я решила, что прошлого не вернуть, а новая жизнь только начинается. Поэтому глупо вспоминать то, что прошло, лучше думать о том, сколько прекрасного ждет тебя впереди. И вот с тех пор я только тем и занималась, что прогоняла видения прошлого, когда они без разрешения вторгались в мои сны или всплывали в памяти. И действительно, в моей жизни, если присмотреться (особенно с помощью какого-нибудь хорошо увеличивающего прибора), было много хорошего. Много того, к чему я привыкла, что не сразу назовешь неудобным и неприятным. Однако, увидев вазу в руках у незнакомого старичка, я поняла, какие чувства испытывают люди, когда им сообщают, что те, кого они давно похоронили, живы. И вот теперь я сидела и думала о том, насколько сильна моя связь с небом Востока, и еще о том, как, однако, быстро воскресли все мои воспоминания о нем, как только я позволила им сделать это. Но все эти мысли были беспредметны, а я в последнее время привыкла думать конкретными образами.

Глава 4

Пятнадцать лет назад

Когда-то давно, когда меня еще и в помине не было, мой дед заскучал в родной воронежской деревне. Кулачные бои — стенка на стенку — вот и все развлечения. И он отправился в столицу. В Питере устроился работать кузнецом, но тут началась какая-то интересная заварушка, и он, разумеется, в стороне не остался, а влез в нее по уши. Заварушка на поверку оказалась революцией, и в день взятия Зимнего дед брал какой-то важный мост, а потом удерживал его. Какой именно, я так и не выяснила, потому что мы с ним на этом свете немножечко разминулись. После того как большевики укрепились в Питере, деда забросили в Среднюю Азию — строить там коммунизм. По дороге он заехал в родную Тихвинку повидать родителей и с удивлением обнаружил, что соседская девчонка, которая еще недавно пешком под стол ходила, превратилась в шестнадцатилетнюю красавицу. На юг он отправился уже вместе с законной женой, которая впоследствии стала моей бабушкой.

Начиная с этого времени в Узбекистан стали перебираться и другие родственники из-под Воронежа. Место было красивое, люди — гостеприимные. Дед учился и работал и в конце концов стал прокурором. Если бы кто-нибудь из бюрократов, появившихся уже тогда, не принял во внимание его революционное прошлое, а заглянул ему в глаза, то схватился бы за голову и из прокуроров перевел бы его в адвокаты. Дед был человеком редкостной доброты. Безгранично добрым. Безумно добрым. И жилось ему, наверно, в его должности несладко, но он редко жаловался. Он все время улыбался. И всех вокруг любил.

Во время войны Ташкент, где они тогда обосновались, стал самым людным городом страны, потому что туда перебрался из Москвы и Питера весь цвет творческой интеллигенции. Дети-блокадники, вывезенные через Ладогу по Дороге жизни, не верили своим глазам: вожделенная еда здесь раскачивалась прямо на ветках: вишня, слива, тутовник, виноград — ешь сколько хочешь!

Отец деда, то есть мой прадед, к тому времени остался один в родной деревне, и дед перетащил его к себе. Шестидесятилетний старик плакал от счастья. Ему казалось, что он уже умер и попал в рай за все свои мучения. Столько лет он месил грязь в родном колхозе, работая практически бесплатно, за палочки-трудодни, а теперь устроился подрабатывать ночным сторожем. Целый день он спал, а потом шел на работу, где тоже спал, но ему за это еще и деньги платили. Просыпался он только для того, чтобы сорвать персик, качающийся над его головой.

Вот так моя семья оказалась в фантастическом городе, до которого мне теперь долететь на самолете никаких денег не хватает. Дешевле объездить пол-Европы.

Вообще-то у моей семьи весьма любопытная история. Я знаю ее во всех деталях благодаря своей любознательности. И если описать ее полностью, получится что-то вроде саги о Форсайтах.

Когда я заканчивала школу, папа часто болел, и мама даже ушла из института, чтобы за ним ухаживать. Она брала переводы на дом. Денег вечно не хватало, но я долго не замечала этого. Бедность подкрадывается незаметно. Одежда сначала выходит из моды, потом постепенно ветшает. Пустота в холодильнике становится хронической. Снашивается обувь, стоптанные каблуки выдают почтенный возраст башмаков. И все время хочется чего-нибудь вкусненького.