Книга Ночи дождей и звезд - Мейв Бинчи

У Эльзы разговор был загадочный. Андреас знал немецкий и все понял. Она оставила два послания на автоответчиках.

Первое было теплым:

— Ханна, это Эльза. Я в этом волшебном местечке в Греции под названием Агия-Анна, но здесь случилось нечто страшное. На катере погибли люди. Прямо у нас на глазах. Невозможно передать, как было ужасно. Но если тебя волнует, что со мной, то спешу сообщить, что мне повезло… О, Ханна, я так скучаю по тебе и твоей уютной жилетке, чтобы поплакать. Но теперь я плачу гораздо меньше и, возможно, правильно сделала, что уехала. Как обычно, никому не говори, что разговаривала со мной. Ты самый настоящий друг, я тебя не достойна. Обещаю позвонить очень скоро.

Потом был второй звонок, и теперь голос прозвучал холодно:

— Я не погибла на этом катере. Но ты знаешь, что бывают минуты, когда мне хотелось бы умереть. Я не проверяю электронную почту, поэтому не трать силы понапрасну. Тебе нечего сказать, и сделать тоже ничего не можешь. Ты уже все сказал и сделал. Позвонила лишь потому, что воображаю, как надеются в студии, что я или сгорела на прогулочном суденышке, или стою на берегу в гавани в ожидании интервью с места событий. Но я далеко и еще дальше от тебя. И поверь, это для меня главное.

Когда Эльза положила трубку, Андреас увидел на ее лице слезы.

Глава вторая

Андреас знал, что никто не хотел покидать его таверну. Здесь, на террасе, вдали от трагедии, им было спокойнее и далеко от своих домашних неприятностей.

Он задумался, как всегда, об отношениях в семье. Действительно ли Адонис ушел из-за ночного клуба? Не хотел ли он просто свободы, убежать подальше от прежней жизни? Если повторить все сначала, смог бы он быть более покладистым и открытым, согласился бы отпустить сына посмотреть мир перед тем, как тот остепенится?

Но и эти молодые люди сделали то же самое, а проблем у них дома не убавилось. Он слышал их разговоры. Поставив вино на стол, он сел в тени и стал перебирать четки. Вечер продолжался, вино лилось; расслабленные, они стали гораздо словоохотливее. Теперь никто не скрывал домашних секретов.

Бедная маленькая Фиона говорила больше всех.

— Ты был прав, Шейн, не стоило звонить. Им представился случай попилить меня за то, что я калечу свою жизнь и что их планы на серебряную свадьбу рушатся из-за того, что они не знают, когда я вернусь. Осталось пять месяцев, а мамочка, которой китайский обед в коробочке на вынос кажется удовольствием, вдруг забеспокоилась о торжественном приеме! Я ей прямо сказала, что не знаю, где мы будем в то время, а она сразу в слезы. Она просто оплакивает свой банкет, а у нас тут люди в гавани, которым действительно есть о чем плакать. Просто тошнит.

— Говорил тебе, — выдохнул Шейн. Они с Фионой курили травку, остальные отказались. Андреасу это не понравилось, но время было не для суровых наставлений.

Заговорил Томас:

— Мне тоже не везет. Билл, мой сынишка, которому действительно есть до меня дело, теперь в дневном лагере. Моя бывшая, которая мечтала, чтобы я сгинул на катере Маноса, совсем не обрадовалась звонку. Надеюсь, мальчик не увидит новостей и не станет тревожиться за меня. — Настроение у него было явно философское.

— Откуда он может знать, что ты здесь? — Шейн откровенно считал их звонки домой пустой тратой времени.

— Я отослал им факс с моими телефонными номерами. Ширли должна повесить их на кухне.

— Неужели? — спросил Шейн.

— Сказала, что сделает это.

— А тебе сын звонил?

— Нет.

— Значит, она ничего не сделала, верно? — Шейн все продумал.

— Полагаю, нет, и не надеюсь, что она позвонит моей маме. — На лице Томаса пролегли суровые линии. — Надо было позвонить не ей, а маме. Но хотелось услышать голос Билла, а Ширли меня только расстроила…

Наконец тихо заговорил Дэвид:

— Когда звонил, хотел оставить милое послание на автоответчике, но они были дома, и трубку взял отец… Сказал, что… Сказал, что если со мной ничего не случилось, то зачем было звонить.

— Он имел в виду не это, понимаете, — успокоил Томас.

— Знаете, люди порой часто говорят не то, для разрядки, — добавила Эльза.

Дэвид покачал головой:

— Но он именно это имел в виду. Я слышал, как мама крикнула из гостиной: «Спроси его о награждении, Гарольд, он будет дома в день церемонии?»

— Награждение? — заинтересовались все.

— Это для тех, кто зарабатывает большие деньги, как королевская премия за достижения в промышленности. Нечто подобное. Будет большой прием и церемония награждения. Для них ничего важнее этого в мире нет.

— Может, на церемонию пойдет кто-нибудь вместо вас? — подсказала Эльза.

— Любой с работы отца, его друзья из ротари или гольф-клуба, мамины кузены…

— Значит, вы единственный ребенок? — спросила Эльза.

— В этом-то и проблема. Это большая проблема, — грустно ответил Дэвид.

— Жизнь твоя, и делай с ней что хочешь, — пожал плечами Шейн. Он не видел никакой проблемы.

— Думаю, им просто хотелось поделиться с вами этой честью, — заметил Томас.

— Да, но я хотел рассказать им о трагедии и о погибших людях, а они все об этой процедуре и о том, успею ли я домой вовремя. Это чудовищно.

— Возможно, они хотели сказать вам «Вернись домой», не так ли? — предположила Эльза.

— Сказать «Вернись домой» можно как угодно, но «Вернись, получи хорошую работу и помоги отцу в его деле» — это не для меня, я не собираюсь этого делать, ни теперь, ни когда-либо. — Дэвид снял очки и протер их.

Эльза о себе ничего не рассказывала. Они сидела и смотрела на море за оливковой рощей вдоль берега, на маленькие острова, где все надеялись отдохнуть в солнечный полдень. Она почувствовала, что все смотрят на нее в ожидании рассказа о телефонном звонке.

— О, как я позвонила? Думаю, дома, в Германии, никого нет! Звонила двум друзьям, и везде автоответчик, они оба решили бы, что я сошла с ума, но в чем дело? — усмехнулась Эльза, и ни слова о том, что оставила на одном автоответчике легкое доброжелательное послание, а на другом слова жесткие, почти враждебные.

Андреас взглянул на нее из темноты. Прекрасная Эльза, оставившая работу на телевидении, чтобы найти убежище на греческом острове, еще не обрела долгожданный покой, подумал он.

На террасе стало тихо, каждый думал о своем звонке и размышлял, как сложилась бы ситуация, если бы пришлось все повторить сначала.

Фиона сказала бы своей матери, что в гавани теперь так много несчастных дочерей и матерей, ищущих друг друга, что ей захотелось позвонить домой и что она сожалела обо всех неприятностях, которые ей доставила, но что она теперь взрослая и должна жить самостоятельно, и это вовсе не означало, что она не любит маму и папу. Они бы не расстроились так сильно, если бы она обсудила с мамой свои планы и снова и снова повторяла, что очень даже заботилась о них и что постарается быть дома к серебряной свадьбе. Надо только обождать.