Книга Испытание любовью - Джорджет Хейер

– Ты как плаксивое дитя, Алан, – упрекнул он юношу. – Вы же мои господа – ты и твой отец!

Алан в отчаянии взмахнул руками.

– Но этого мне мало! – воскликнул он. – Я люблю тебя, почему же я не вызываю в тебе ответного чувства? Неужели у тебя нет даже искорки любви для меня, Симон?

Тот взял другую стрелу и любовно провел ладонью по ее оперению. Затем задумчиво посмотрел на Алана. Юноша, покраснев, вскочил на ноги:

– Эта стрела интересует тебя больше, чем я!

– Ну, это глупости, – холодно возразил слуга – Что я могу сказать тебе о моих чувствах, если сам о них ничего не знаю?

– Неужели, например, завтра ты сможешь покинуть Монлис безо всякого сожаления? – удивился Алан.

– Нет, – возразил Симон. – Но однажды это случится. Я пробуду здесь еще несколько лет, пока не стану совсем взрослым. Если хочешь знать, я счастлив здесь. Мы с тобой друзья, милорд Фальк прекрасно меня понимает. Оставим эту глупую женскую болтовню.

Алан сел на прежнее место, взял на арфе несколько фальшивых аккордов.

– Ты такой странный и холодный, Симон. И почему я тебя так люблю?

– Потому что ты слабак, – отрезал тот. – И тебе нравится слезливая болтовня.

– Возможно. – Алан пожал плечами, потом добавил: – Ты-то уж точно не слабак.

– Верно, – согласился Симон примирительным тоном. – Я не слабак и вовсе не странный. Попробуй-ка натянуть этот лук, Алан.

Тот смутился:

– Я и так знаю, что не смогу.

– Тогда тебе надо тренироваться. И милорд будет доволен.

– Это мне не нужно. Это скучное занятие. Ты сам все время стараешься доставить ему удовольствие, за это он тебя и любит.

Положив стрелу поперек пальца, Симон проверил ее баланс.

– Что общего у милорда с любовью? Для нее нет места в его сердце.

– Ты так думаешь? – не согласился Алан. – Я знаю, что он всегда смотрит на тебя с восторгом. Наверняка скоро сделает тебя рыцарем.

– Этого пока я не заслужил, – коротко ответил Симон.

– Все равно он тебя сделает рыцарем или выдаст за тебя замуж одну из моих сестер, если ты захочешь, Симон.

– Вот уж чего я не хочу! В моей жизни нет места для женщин, так же, как и в моем сердце.

– Но почему? Что же будет тогда с твоей жизнью? – удивился юноша.

Тут в глазах Симона вспыхнул холодный, но яркий огонек.

– Что будет с моей жизнью? – переспросил он и замолчал. Потом сообщил: – С ней будет то, что я захочу.

– А чего же ты хочешь?

– Когда-нибудь я тебе скажу, – пообещал Симон редким для него проникновенным голосом. Потом собрал стрелы и ушел, ступая тяжело, но бесшумно, как огромное животное.

Фальку и в самом деле он нравился больше, чем его собственный сын. В Алане совсем не было львиного духа. С годами они с отцом все меньше понимали друг друга. Грубоватая жизнерадостность Фалька, его неукротимая энергия, частые судебные процессы вызывали у Алана отвращение И в то же время возвышенные вкусы юноши служили поводом для шуток и раздражения отца. Старшему Монлису гораздо больше нравился Симон, и он повсюду брал его с собой, подвергая тяжелым испытаниям и наблюдая за железной неутомимостью своего слуги почти с восхищением. Странное взаимопонимание и привязанность их друг к другу крепли с каждым днем, хотя никак не выражались на словах. Фальк не нуждался ни в раболепии, ни в сентиментальной любви, а Симон не был склонен ни к тому, ни к другому. Прямую дорогу к сердцу милорда прокладывали сила и бесстрашие, а его слуга обладал и тем и другим. Они не всегда сходились во взглядах, и это нередко служило причиной для ссор. Но тогда ни один из них не отступал ни на шаг. Фалька охватывало бешенство раненого буйвола, а Симон стоял на своем, как скала, не сгибаясь перед гневом хозяина, с глазами, полными ледяной ярости, упрямо выпятив подбородок и хмуря прямые брови над орлиным носом.

– Я защищаю то, что имею! – рявкнул однажды милорд, указывая на девиз, написанный на его щите.

– Я ничего не имею, но защищаю мою позицию, – отозвался Симон.

Глаза Фалька налились кровью, на губах показалась пена.

– Черт побери! – рявкнул он. – Ты будешь учить меня, щенок? А вот я угощу тебя кнутом или посажу в темницу!

– Все равно я останусь при своем мнении, – ответил слуга, скрестив руки на могучей груди.

– Клянусь, я проучу тебя, тигренок! – воскликнул Фальк, стиснув кулак, чтобы ударить упрямца, но сдержался и тут же успокоился, а потом и расхохотался, повторяя: – “Я ничего не имею, но защищаю мою позицию!” Ха-ха-ха! “Я ничего не имею, но…” Ха-ха-ха! – Вдоволь насмеявшись, он так хлопнул Симона по плечу, что от этого дружеского удара юноша послабее упал бы. Затем попытался добиться своего уговорами: – Ну хорошо, парень, я прошу тебя, послушайся меня!

Однако уговоры не действовали на Симона, так же, как и угрозы. Он упрямо тряхнул светловолосой головой:

– Нет, я думаю иначе.

Глаза Фалька снова покраснели.

– Как ты смеешь мне возражать? – заревел он, ухватившись огромной ладонью за плечо Симона. – Я разорву тебя на мелкие кусочки!

Слуга бросил на него острый, как рапира, взгляд:

– Все равно я прав.

Рука Фалька со страшной силой стиснула его плечо. Острая боль пронзила парня. Но он не мигая продолжал смотреть в глаза хозяина. Постепенно захват ослабел.

– Ну ты и смельчак! – удивился милорд. – Я же могу сломать тебя о собственное колено.

– Конечно, – согласился Симон. – Только я все равно не уступлю.

Тут Монлис рассмеялся и отпустил его:

– Ну ладно, иди своей дорогой, малыш, но не вздумай и меня перетягивать на свою сторону!

Слуга, нахмурившись, поглядел на него:

– Вряд ли мне это удастся.

Фальк снова расхохотался и после этой стычки стал любить его еще больше.

В семнадцать лет Симон выглядел зрелым мужчиной, хладнокровным и осмотрительным. Его лицо почти не изменилось, только на лбу прибавилось морщин, брови стали еще гуще над глубоко сидящими зеленовато-голубыми глазами, да рот утратил юношескую мягкость. Он никогда не хохотал, как милорд Монлис. Его усмешка была короткой, сухой и саркастической, причем разной в зависимости от ситуации. Когда ему возражали, его губы вытягивались в узкую щелочку, придавая лицу страшное выражение. Но если он был в хорошем настроении, то в его улыбке появлялось что-то мальчишеское.

Фальк видел в нем прирожденного солдата и предводителя. Если среди огромной дворни графа возникали беспорядки, Симон спокойно все улаживал, даже в тех случаях, когда ничего не мог поделать суетливый и неавторитетный маршал и уже не действовали угрозы управляющего имением. Если от безделья или излишка выпитого вина часовые затевали между собой шумную драку, то Симону было достаточно лишь подойти к ним неслышной, мягкой походкой – хладнокровие этого человека тут же успокаивало зачинщиков, здоровенные воины послушно вытягивались перед ним и начинали отвечать на его сухие, короткие вопросы с готовностью, которую они никогда не проявляли перед маршалом Джоном. Несмотря на молодость, этому парню ничего не стоило усмирить любого пьяного задиру. Его непреклонный, пронзительный взгляд останавливал любую ссору.