Книга После грозы - Сюзан Руа

В другом конце зала начинается церемония прощания. Бренда затихает, чтобы послушать, что скажут о ее сыне. Люди один за другим выходят к гробу, говорят трогательные слова о человеке, которого уже нет с нами и чье присутствие кажется сегодня таким ощутимым. Друзья Алекса, коллеги и клиенты по очереди обращаются к собравшимся, чтобы напомнить им о том, что мы утратили навсегда: его жизнерадостность, увлеченность, доброжелательность, смех… Каждый рассказывает что-нибудь забавное, и слезы, которые, как я думала, уже иссякли, вдруг снова находят дорогу к моим глазам. И на этот раз я понимаю, почему все плачут: потому что только это от Алекса и осталось – воспоминания. А этого мало, слишком мало.

Я сдерживаю слезы и вспоминаю о разных глупостях, только бы не слушать, что говорят другие. О том, как однажды Алекс потерял ключи и ему пришлось заехать ко мне в кафе за моими; как он разбил мой любимый бокал; как мы поссорились, когда он забыл о нашей годовщине. Это идиотизм, но даже о таких пустяках мне больно вспоминать. Чтобы отвлечься, я сосредоточиваю внимание на запахе, который витает в зале, и говорю себе: именно так и должна пахнуть смерть – цветами, эвкалиптом и печалью.

Те, кто умирает, – настоящие эгоисты. Бессердечно вот так бросать нас одних, наедине с нашими страданиями и сожалениями. А ведь я дважды отказывалась принять от Алекса обручальное колечко! Если бы только я поверила ему раньше, если бы согласилась выйти за него в День святого Валентина! Умер бы он более счастливым? Как знать… Мир вдруг представляется мне переплетением множества параллельных реальностей.

Люди, которых я не знаю, проходят мимо меня, выражают соболезнования. Бренда их выслушивает, а я… У меня не получается. Что мне все эти проникнутые сочувствием взгляды, эти знаки внимания и без конца повторяемые слова, которыми все мы пользуемся в подобных случаях? Если сегодня кто-то и вызывает во мне сочувствие, так это Эвансы. Может, потому, что они сожалеют о том же, что и я? И их с Алексом история также осталась незаконченной?

– Ты не хочешь произнести пару слов перед собравшимися? – спрашивает Жан, опускаясь на корточки возле моего стула. – Было бы хорошо, если бы ты… ну, сказала им, что в некотором роде Алекс еще с нами.

– Нет.

Мой ответ категоричен, и это его огорчает. Не считая Карла, я, пожалуй, единственная, кто не произнес прощального слова. К чему выставлять нашу боль напоказ перед всеми этими людьми? Эти воспоминания принадлежат мне, и я не хочу ими делиться. Жан настаивает, пытается взять меня за руки: «Ты обязательно должна что-то сказать!» Я его отталкиваю, упрямо мотаю головой. Я не могу. Не хочу. Почему мне нельзя просто закрыть глаза и проснуться где-нибудь в другом месте? Подальше от скорби и смерти и от этого маскарада, от которого никакой пользы и который не сможет вернуть мне Алекса!

Мой взгляд устремляется вдаль, и я вдруг ловлю себя на том, что молюсь, чтобы этот вечер закончился как можно скорее. Мне хочется ускользнуть, вернуться домой и сказать себе, что все наконец завершилось. А потом я от души поплачу и подумаю о том, как буду отстраивать то, что осталось от моей жизни.

Жан стоит слева от меня, и это раздражает. Он говорит со всеми об Алексе, собирает изъявления чужой боли. У меня сдают нервы. Я встаю и ищу глазами место, где можно было бы спрятаться. У меня нет ни малейшего желания выслушивать снова и снова о том, что «все наладится». Это неправда. Все идет кувырком с тех пор, как Алекса не стало, но разве кого-нибудь в зале это беспокоит? Они только и знают, что повторяют все эти глупости…

Я смотрю по сторонам; передо мной появляется Карл и протягивает руку.

– Пройдемся?

Предложение меня удивляет, но мои сомнения улетучиваются в одну секунду; я цепляюсь за его руку и позволяю увести себя из этой обители печалей. По дороге к выходу некоторые пытаются с нами заговорить, но Карл не останавливается – идет прямо, увлекая меня за собой. В вестибюле он берет наши пальто, и мы наконец выходим наружу.

Я с удовольствием подставляю лицо холоду, шумно набираю полную грудь воздуха. Боже, как хорошо! Я задыхалась в этом зале, пропахшем горем и смертью. Еще три вдоха – и Карл, не выпуская моей руки, идет дальше.

Если бы я не испытывала такого облегчения, удаляясь от похоронного бюро, я бы спросила, куда мы направляемся, но я иду молча, потому что, по правде говоря, мне это совершенно безразлично. Если бы я могла, я бы не стала возвращаться, пусть это и означало бы, что я больше никогда не увижу Алекса, так рано ушедшего из жизни. Мне хочется запрыгнуть в первое же проезжающее мимо такси и умчаться туда, где меня никто не найдет, где я смогу спокойно пережить траур или просто сделать вид, что Алекса никогда и не было. Здесь, в этом городе, в окружении этих людей это невозможно. Здесь все напоминает мне о нем.

Карл приводит меня в крошечный парк, в этот поздний час совершенно пустынный. Шаги у него решительные, как будто он точно знает, какова наша цель. Перед детской площадкой – скамейка, возле которой Карл останавливается. Целую минуту или даже больше вокруг меня ничего не двигается, не считая поскрипывающих на ветру качелей. Неожиданно по моему горлу взмывает клубок огня – так быстро, что я не успеваю ни удержать его, ни подавить. Он взрывается… Я глотаю слезы, с губ срывается крик. Я закрываю рот руками, и мои ноги вдруг становятся ватными. У меня больше нет сил на то, чтобы себя контролировать, изображать спокойствие. Я падаю коленями на холодную землю рядом с Карлом, который не отходит от меня ни на шаг, пытается обнять. Его руки удерживают меня, не дают мне рухнуть на четвереньки, а потом растянуться на земле и свернуться в комок.

Зарывшись лицом в серый плащ Карла, я пла́чу. Это длится вечность. Я жду, что он что-нибудь скажет, попытается меня утешить, но он ничего такого не делает. Просто ждет, пока приступ пройдет, и сильнее сжимает объятия, когда я начинаю трястись от горя, которое меня душит. На мокром от слез лице холод ощущается особенно остро, и я укрываюсь от ветра за плечом Карла. Прижимаясь к нему, я словно попадаю в другую вселенную. Надо бы его поблагодарить, но я молчу, потому что голос у меня пропал, а еще потому, что я думаю о скрипучих качелях. Они напоминают мне о том, что и я тоже ужасно одинока.

Когда Карл отнимает руки, мы еще какое-то время стоим коленями на траве, друг напротив друга. Он встает первым. Все, хватит плакать… Наверное, сейчас Карл попытается отвести меня обратно. Но нет, он присаживается на деревянную скамью и похлопывает по ней, приглашая составить ему компанию. Можно подумать, что он предлагает мне отсрочку. Я тоже поднимаюсь и молча сажусь рядом.

Довольно долго Карл просто сидит и даже не предпринимает попытки заговорить. Его присутствие меня успокаивает, может быть, потому, что он ни о чем не просит. Взгляд мой блуждает вдали, скользит по кронам деревьев, зданиям и прохожим на тротуарах – осязаемому свидетельству того, что Земля не перестала вращаться, несмотря на то что Александера Эванса больше нет. Это странно – думать о том, что время продолжает свой бег, когда внутри тебя самого все словно замерло. Если бы только Алекс был жив, если бы только он услышал меня из своей комы… Остался бы он со мной? Поборолся бы еще?