Книга Рубиновая комната - Паулина Петерс

Что ж, значит, можно говорить всю правду…

Виктория села.

– Я принимала участие в демонстрации, устроенной суфражистками, и поэтому накрасилась. А вовсе не потому, что намеревалась заработать денег, став проституткой.

– Если уж ты пачкаешь язык об это невозможное слово, уж хотя бы произноси его тихо, – зашипела бабушка, нервно озираясь по сторонам. – И как это ты принимала участие в демонстрации суфражисток?

– Да, именно так. – Виктория почувствовала, что терпение ее вот-вот лопнет.

– Значит, ты участвуешь в мероприятиях, которые устраивают эти истеричные женщины, самым вызывающим, если не сказать невоспитанным и занудливым образом пытающиеся заинтересовать общественность, дабы привлечь внимание к их так называемым правам?

– Избирательное право – это не так называемое право. Кроме того, попытки добиться чего-либо путем составления и подачи петиций пока что не дали совершенно никакого результата, – повысила голос Виктория. – По этой причине мы вынуждены были прибегнуть к более жестким методам.

Ее бабушка даже вздрогнула.

– Прошу, держи себя в руках! Не обязательно всему пальмовому дворику знать о том, что в семье Сент-Олдвин завелся радикал. Лично мне не понадобилось право голоса, чтобы оставить след в этом мире.

– Будучи дочерью герцога и супругой графа, вам легче сделать это, нежели, к примеру, работнице ткацкой фабрики, – саркастично заметила Виктория.

Леди Гленмораг откинулась на спинку обтянутого кремовым шелком стула.

– Лично я считаю, что это зависит скорее от характера и личной твердости, нежели от положения в обществе.

– Однако работница ткацкой фабрики не принимает по выходным у себя в гостях премьер-министра и не может изложить ему свою точку зрения на политическую ситуацию во время прогулки при луне.

– Ты вульгарна. Ты… – к нише приблизились два официанта, заставив леди Гленмораг умолкнуть. Один из них нес в руках поднос с серебряной посудой для чая, второй – этажерку с уложенными на ней тонкими ломтиками сэндвичей и множеством маленьких и очень вкусных на вид пирожных и тортиков. Когда они закончили накрывать на стол и налили дамам чай в чашки из тончайшего фарфора, Виктория обратила внимание на множество сладостей, только теперь заметив, насколько голодна: она ничего не ела с самого завтрака. Тем временем ее бабушка отпила немного чая «Эрл Грей», молча разглядывая племянницу. – Вам с Хопкинсом… вам приходится считать каждый пенни, верно? – наконец мягко поинтересовалась она.

Встревожившись, Виктория опустила бутерброд с лососем.

– Мы справляемся, – решительно ответила она.

– Милая моя, мы ведь обе прекрасно знаем, что твой отец практически не оставил тебе денег и что квартира обременена ипотекой. Что поделаешь, твой отец вел, так сказать… довольно необузданную и расточительную жизнь.

Виктории снова стало больно при воспоминании об отце, человеке, пытавшемся вырвать у смерти ее тайны и наслаждавшемся каждым мгновением жизни.

– Хоть вы и полагаете, что женщине это совершенно не подобает, я способна заработать деньги.

– Да, я знаю, – отмахнулась бабушка. – Время от времени ты продаешь фотографии в газеты и пишешь путеводитель по Италии.

– Я…

Виктория не стала даже спрашивать о том, откуда леди Гленмораг известно об этом. Что ж, она хотя бы не знает о том, что Хопкинс довольно успешно ведет колонки в газетах, давая советы по домоводству под именем миссис Эллингем, – старый дворецкий ее отца почувствовал бы себя ужасно неловко. Девушка думала, что вот сейчас бабушка отпустит саркастичное замечание насчет того, что на месте мистера Монтгомери никогда не позволила бы своей подопечной заниматься столь постыдной деятельностью, как зарабатывание денег, однако вместо этого на лице леди Гленмораг вдруг появилась встревоженность.

– Виктория, твой дедушка крайне сожалеет, что не смог помириться с твоим отцом, – сказала она.

– П-ф, да он даже на похороны своего сына не пришел…

На самом деле бабушка Гермиона была единственной родственницей, явившейся на похороны на Хайгейтском кладбище.

– Ты же знаешь, что на момент его смерти твой дедушка находился на Ривьере. Он не успел бы приехать в Лондон вовремя. Кроме того, твой отец бывал очень упрям. Возможно, он даже не хотел бы, чтобы его отец стоял у его гроба. – И бабушка рассерженно принялась мешать чай ложечкой.

– Герцог Сент-Олдвинский впервые уважил желание своего младшего сына.

– Виктория, ты ожесточилась. – Леди Гленмораг бросила на нее еще один огорченный взгляд. – Но подумай о том, что твой отец сам принял решение всерьез работать в сфере судебной медицины, – на слове «работать» она едва сдержалась. – Времена изменились, однако же двадцать, тридцать лет назад подобная деятельность была совершенно несопоставима с общественным положением аристократа. Как бы там ни было… Твой дедушка хочет покончить с разногласиями. Он протягивает тебе руку для примирения и приглашает поселиться вместе с ним в Олдвине.

И в этот момент, словно она репетировала эту сцену с оркестром, в зале раздались несколько аккордов, завершившиеся драматичным тремоло[3].

Виктория положила вилочку на тарелку.

– В дело вмешалась графиня? – сухо поинтересовалась она.

Свадьба ее родителей была сущим скандалом как для семьи ее отца, так и для семьи матери. Родственники по отцовской линии были вне себя из-за того, что лорд Бернард Бредон женился на иностранке и католичке. Если бы его к тому времени уже не лишили наследства, это случилось бы самое позднее в тот самый миг. Для графини Леонтины фон Марссендорфф свадьба ее единственной дочери Амелии с протестантом была равнозначна венчанию с самим дьяволом. То, что супруг Амелии был отщепенцем для своей семьи, на фоне столь тяжкого греха имело гораздо меньшее значение. Несмотря на это и тот факт, что графиня Леонтина и леди Гленмораг терпеть не могли друг друга, они временами заключали союз, когда речь заходила о воспитании их внучки и внучатой племянницы. Их представления о том, что подобает ребенку или девушке, а что нет, к вящему неудовольствию Виктории, совпадали.

– Я уже очень давно не писала графине и не получала от нее писем. – Бабушка Гермиона несколько неубедительно наморщила нос. Откинувшись на спинку стула, она сложила руки на коленях. – Виктория, пойми же, будет лучше, если ты продашь квартиру рядом с Грин-парком и будешь жить с родственниками. Я прекрасно знаю, что вам обоим, тебе и Хопкинсу, приходится экономить буквально на всем. Монтгомери мог бы выплатить ипотеку от твоего имени, а твой дедушка каждый месяц выдавал бы тебе весьма щедрые чеки…

– Я ни в коем случае не собираюсь продавать квартиру, – вспылила Виктория. Отец очень любил их дом, да и сама Виктория тоже. Там она выросла, там ее отец умер от рака легких. – И деньги дедушки мне не нужны, – добавила она.