Книга Обратная сторона - Ольга Иженякова

Я стала много голодать. И в это трудно поверить, но без водки, без разговоров «за жизнь», без чьего-либо одобрения моих поступков была счастлива. У меня оказался неплохой голос, и я часто пела разные песенки. Нет, не надрывно, как раньше под гитару, чтобы кому-то понравиться и услышать комплименты, а для себя. А потом у меня совершенно изменились вкус, восприятие запахов, цветов. Интуитивно я понимала, что так и должно быть. Не случайно во всех религиях мира есть посты. Это нужно затем, чтобы научиться чувствовать потребности своего организма, движение токов крови, биение сердца.

По ночам я писала стихи. По правде сказать, писала их и раньше, но раньше я старалась тщательно подбирать рифмы, каждую, как мне казалось, мудрую мысль непременно обрамляла в тонкие словесные кружева. Теперь же мне были интересны мысли в чистом виде и стало безразлично, рифмуются они или нет. Хотя, надо признать, чаще все-таки они рифмовались.

И однажды — о, я прекрасно помню тот день! — я вполне четко осознала: свободна! Свободна от чужих мнений и предрассудков; от всевозможных давлений на мою окрепшую теперь личность. И если кому-то или чему-то подчинена, то уж точно не человеческому влиянию.

Это поняли и окружающие, мне стало невозможно навязать чью-либо волю, привить определенный тип мышления или просто рассказать модную штучку. Тогда обнаружила, что обожаю оранжевый цвет. А мои новые наряды и косметика стали вызывать одновременно зависть и восхищение.

Не помню кто, да уже и не важно, но в детстве мне внушили солидное количество комплексов и страхов. И вот пришло то счастливое время, когда я с ними начала расставаться каждый день. Каждый день я неизменно говорила: «До свидания, пустое красноречие! До свидания, сутулые плечи! До свидания, боязнь высоты! До свидания, страх быть непонятой! До свидания, неуверенность в словах, мыслях и поступках! До свидания, плоскостопие! До свидания, лживые оправдания! Люди! Рождается новый, совершенно новый человек!!!»

Примечательно, но меня в то время никто не слышал, хотя я, как и прежде, была в центре внимания. Профессия у меня такая — мелькать, мелькать, глупо улыбаться. Я, как и раньше, постоянно находилась на публике, все также посещала новомодные тусовки и… угасала понемногу.

Нет хуже одиночества, чем одиночество в большой компании. Блеск победы над собой в «зеркале души» по-прежнему никого не манил, скорее, наоборот — отпугивал, победителей обычно любят только на словах.

Мое самочувствие резко стало ухудшаться, началась частая одышка. А вместе с ней появились всепроникающая слабость и головокружение.

Как-то ранним утром я пошла к священнику на исповедь, но церковь оказалась закрытой. И тогда я забрела на старое кладбище, где уже с середины минувшего века никого не хоронят. Кто-то мне пару лет назад рассказывал, что у многих, лежащих здесь, в живых из родни уже никого не осталось, за такими могилами ухаживают только церковные работники.

Стоило мне дойти до середины, как вдруг почудилось, что могилы медленно открываются и из них выходят люди. «Мама!» — закричала я изо всех сил и бросилась бежать. Когда бежала, поранила о церковную ограду ухо и показалось, что оно оторвалось. Боль мгновенно пронзила меня с головы до ног. И, добежав до входа в храм, прямо возле ступенек я рухнула в обморок. Последнее, что я отчетливо помню — невероятно синее небо. Такого яркого неба я еще не видела никогда в жизни. Бездонная синева заполнила меня всю.

А может, я уже в другом мире, что открыло мне подсознание?

…После непроходимой темноты обнаруживаю вокруг большие горящие факелы, вижу себя почему-то со стороны. Я — прозрачно-светлая и легкая, вся в воздушно-белом, уверенно иду навстречу теплому солнечному свету. Кругом мрак, темнота, но мне туда не нужно, я иду вперед к ослепительно ярким лучам. Я уверена, что за ними скрывается новая, более совершенная жизнь, где все с самого начала правильно. Там принято беречь друг друга и заботиться обо всем, что окружает.

Но что это? Стоит только подойти ближе к свету, как начинается шквальный ветер, который относит меня обратно. Я судорожно цепляюсь руками за краешек теплого ускользающего луча. Ветер крепчает. Еще немного — и меня унесет туда, куда мне совсем не хочется. Иду на хитрость: привязываю свою косу к солнечному лучу. Но луч тут же становится все тоньше и тоньше. Я затягиваю потуже, с ужасом смотрю вниз.

Прямо подо мной — Земля со всеми морями, океанами, лесами, горами, равнинами, кучами мусора, разными формами жизни, многие из которых человечеству еще неизвестны, Земля, в несколько раз обмотанная нитями железных дорог и электрических проводов.

Я истошно кричу. И вдруг чувствую легкое, чуть влажное прикосновение, запах первых майских фиалок и сирени и пронзительно острую боль в области левого уха. Открываю глаза. Надо мной склонился настоятель храма отец Сергий, его руки испачканы в земле. Видимо, возился с клумбами, услышал мой крик и примчался сюда.

«В храм надо ходить чаще. Исповедоваться, причащаться да и просто на службе стоять с вниманием сердечным. Слышишь? Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь», — говорит тихим убаюкивающим голосом.

Мне становится понятно, что просто так в тот мир, за который я только что судорожно пыталась зацепиться, не попасть.

Охватывает неимоверная оглушительная тоска. Затем — тяжелая скука, граничащая с унынием. В голове вдруг появляется туман, потом туман быстро окутывает меня целиком. Хочется верить, что это пройдет. Но откуда-то появляется твердое убеждение: не пройдет. Никогда!

Главное в моей нынешней ситуации, чтобы все грехи, какие только есть в нашем большом и древнем роду, закончились на мне и не переходили на потомков. Почему-то об этом я подумала только сейчас. Это действительно главное. Тогда, может быть, кто-нибудь из моих близких, которые будут жить и умирать много лет спустя после меня, удостоятся попасть Туда.

Я же давно своими делами выстроила преграду в тот мир, и жалеть тут нечего.

В памяти всплывают неприятные факты. Вот я равнодушно смотрю, как убивают змею, вот беззастенчиво вру на исповеди, приукрашивая свой поступок, потом несу какую-то чушь сыну, а вот спорю с мамой…

А вскоре я по-настоящему научилась смотреться в зеркало. Та женщина, которая ежедневно по нескольку раз появлялась в нем, была довольно похожа на меня. Она так же, как и я, плохо следила за бровями, отчего они у нее постоянно получались то широкими, то слишком тонкими. Впрочем, судя по ее внешнему виду, она по этому поводу не особенно переживала. Ее мало волновало, что о ней будут думать или говорить. У нас точь-в-точь схожи формы носа и губ. Но глаза у нее, как бы сказать… какие-то совсем нездешние. Чужие.

В этом, пожалуй, и вся разница между нами. Та женщина смотрела на людей не то чтобы свысока, а несколько отстраненно. В ее глазах, как я понимаю, все они выглядели обычными земными организмами, не более. Она глядела проницательно-отстраненно на человека и все о нем знала: что его беспокоит, какие проблемы или радости у него на сердце, чем он живет. Более того, она давно знала все тайны еще ненаписанных книг! И ей от этого знания становилось невыносимо скучно.