Книга Викинги. Ирландская сага - Джеймс Л. Нельсон

Как только стало ясно, что Орнольф не намерен возвращаться домой, Торгрим испросил разрешения заняться собственными приготовлениями и получил его. Орнольфу не хотелось, чтобы он уезжал, и еще меньше он готов был расстаться с внуком, но разудалое бражничанье не мешало Орнольфу сознавать, что другие мужчины смотрят на мир по-иному. Ведь это он, Орнольф, уговорил Торгрима отправиться в набег, причем фактически против воли и желания самого Торгрима. Он знал, что тот отправился в поход в надежде приглушить боль и тоску, вызванные смертью Халльберы. Когда подобные мысли приходили в голову ему самому — что случалось нечасто, поскольку он упорно нал их от себя, — то в душу ему закрадывалось подозрение, что сам он руководствовался точно такими же резонами. И еще Орнольф понимал, что Торгрим готов отправиться домой.

Но одно дело — хотеть, и совсем другое — суметь вернуться. Обходя причалы и регулярно наведываясь в медовый зал, знакомясь с другими викингами и ярлами, Торгрим вскоре осознал, что те вернутся в Норвегию не раньше, чем доверху набьют свои трюмы легендарными сокровищами Ирландии. Им предстояло совершить еще много набегов и погрузить добычу на свои корабли, прежде чем хотя бы появится надежда вновь отплыть на восток. Торгрим не имел ничего против набегов и грабежей. На своем веку он поучаствовал в стольких из них, что любым троим воинам этого хватило бы на целую жизнь. Но он больше не был молодым и жадным, и его отчаянно тянуло домой.

К этому времени Торгрим Ночной Волк уже стал хорошо известен в Дуб-Линне и пользовался заслуженной репутацией опытного и умелого бойца. В медовом зале то и дело вспоминали его былые подвиги и историю о том, как он увел своих людей из плена датчан и сражался с армиями ирландского короля под Тарой. А за его спиной шепотом, из уст в уста, передавались байки о его превращении в оборотня.

Однажды вечером, примерно через месяц после его возвращения в Дуб-Линн, трое могучих, до зубов вооруженных и крепко выпивших мужчин преградили Торгриму дорогу, когда он выходил из медового зала. Они рассчитывали сделать себе имя и прославиться, и рассказы о Ночном Волке до смерти им надоели. Схватка была короткой и закончилась весьма плачевно для разухабистой троицы. Точнее говоря, она закончилась тем, что все трое оказались повержены. Они лежали, уткнувшись лицом в грязь, лишившись разных частей тела. После этого Торгрима повсюду привечали лишь с вежливым уважением.

Торгрим знал об этом и рассчитывал, что его репутация обеспечит ему место на борту какого-нибудь корабля, но ожидания его оказались напрасными. Да, к нему обращались с подчеркнутым радушием, ему наперебой покупали выпивку и закуску, его общества искали, когда он пребывал в умиротворенном расположении духа, но когда речь заходила о том, чтобы присоединиться к экипажу, свободного места для него не находилось. Прошел целый месяц, прежде чем Торгрим сообразил, что ни один владелец драккара не потерпит на борту соперника, воина, привыкшего повелевать, который может поставить под сомнение его собственные приказы и стать средоточием недовольства и бунта. И убеждать кого-либо в том, что он всего лишь хочет занять свое место в стене щитов, чтобы сделать свое дело и вернуться домой, было бессмысленно.

По совести говоря, Торгрим вынужден был признать, что и сам не потерпел бы у себя на борту такого типа, как он сам.

Торгрим начал уже подумывать о том, чтобы самому построить корабль, на котором они с Харальдом могли бы доплыть до Норвегии, когда однажды в гавани его разыскал Арнбьерн Белозубый.

— Торгрим сын Ульфа, я слыхал, что ты желаешь присоединиться к какой-либо подходящей команде, — сказал он.

Торгрим окинул его взглядом с головы до ног. Хорошая добротная одежда, на рукояти меча красуются серебряные накладки, а накидка из шкуры медведя перехвачена у горла золотыми и серебряными застежками. Арнбьерн выглядел крепким и хорошо сложенным и больше походил на ярла, чем на земледельца или рыбака. Нет, не на ярла. На сына ярла.

— Это правда, — отозвался он наконец.

Торгрим никогда не отличался особой жизнерадостностью, а сейчас так и вообще пребывал в крайне дурном расположении духа после всех своих неудач и разочарований. А тут еще этот бесконечный и нудный проклятый ирландский дождь… Случись это чуть позже, к нему вообще было бы не подступиться. Впрочем, пожалуй, чуть позже он и сам обосновался бы в таком месте, где его никто не потревожил бы.

— Мне нужен такой человек, как ты, — без обиняков заявил Арнбьерн.

— Правда? В таком случае, ты — исключение.

— Быть может, остальные боятся Ночного Волка, а я — нет. Я готов приветствовать на борту своего корабля любого, кто умеет обращаться с мечом и боевым топором.

У Торгрима было только одно условие, которое заключалось в том, чтобы и Харальду нашлось местечко на борту, на что Арнбьерн с радостью согласился. И вот две недели спустя Торгрим Ночной Волк вновь приближался к ирландскому берегу, готовясь спрыгнуть за борт драккара в мелкую воду, подняться по узенькой тропинке и напасть на ни о чем не подозревающих людей в форте и монастыре, который, как предполагалось, находился чуть поодаль от высокой и обрывистой береговой линии.

Корма «Черного Ворона» приподнялась, когда очередная волна прошла под его килем, и ухнула вниз, а нос, в свою очередь, поднялся кверху. Теперь с обоих бортов их обступила земля — корабль вошел в широкое устье, и океанские волны сменились речным мелководьем. Солнце уже взошло, но небо по-прежнему оставалось серым и угрюмым, хотя дождя не было. Берега тянулись коричнево-зеленой грязной полосой, и красавцы-корабли летели вверх по реке с возрастающей скоростью.

— Смотри! Вон там! — вдруг воскликнул Арнбьерн. Он указывал куда-то вдаль над правым бортом.

Торгрим проследил за его жестом. На невысоком гребне обрыва стояли люди. Их смутные силуэты едва различались на фоне серо-свинцового неба. Было их всего четверо или пятеро.

— Пастухи, как думаешь? — поинтересовался Арнбьерн. — Или рыбаки, быть может?

— Кто его знает… — неуверенно протянул Торгрим.

Не успели эти слова слететь с его губ, как на гребне появились еще три фигуры верхом на жалких низкорослых созданиях, которых ирландцы называли лошадьми. Складывалось такое впечатление, что они вели наблюдение за приближающимися кораблями — а на что еще, кроме них, здесь было смотреть? Затем они развернули своих коней и скрылись из виду.

«Очень хорошо, — подумал Торгрим, — преимущество по-прежнему на нашей стороне. Хотя захватить их врасплох нам, по-видимому, уже не удастся».

Глава вторая

Редко можно найти тех,

Кто достоин доверия,

Среди людей, что обитают

Под недремлющим оком Одина,

Ведь вероломный разрушитель уз

Обменял смерть брата на золото.

Сага об Эгиле[5]

Церковь, которая скрывалась за стенами форта, оберегавшими Тару[6], столицу высокого короля Бреги и, по мнению некоторых, всей Ирландии, не представляла собой ничего примечательного, поскольку Тара, да и сама Ирландия, обретались на задворках цивилизованного мира. Она была прямоугольной, обшитой досками и не отличалась особенно внушительными размерами. Но островерхую крышу недавно покрыли свежим камышом, и длинные высохшие тростинки переплетались в изящные узоры вокруг конька и карнизов. Стены, сложенные из тростника и глины, были побелены до ослепительного блеска, особенно заметного в те редкие дни, когда на небе проглядывало солнце. В окнах же красовались самые настоящие стекла.