Книга Спой мне о любви - Дорис Смит

Он был личностью притягательной. Высокий, с прямыми светлыми волосами, серыми глазами, тонкогубым ртом и красивыми руками. Глаза были добрыми, прятались в прищуре морщинок и, казалось, видели что-то такое, что было далеко-далеко. Мама узнала о нем только потому, что у нее было приятное сопрано и я уговорила ее принять участие в концерте. Я никогда не рассказывала ей о том вечере на рождественской неделе, накануне возвращения Адама в Девон, когда он пригласил меня на фестиваль хоровой музыки, где прозвучали две кантаты Баха — 133-я и 209-я (их номера я помню по сей день). Когда мы вышли из метро, Адам начал говорить отрывистыми, как будто они причиняли ему боль, фразами:

— Не знаю, наверное, я дурак… Когда она меня бросила, я не мог выйти на улицу — боялся, что люди заметят мое состояние…

— Если бы я могла как-то помочь!

— Ты уже помогла. Очень. И если бы я мог предложить тебе больше чем половину своего сердца… Ну, возможно, когда-нибудь… — Адам не договорил.

Когда мы прощались, он положил руки мне на талию. Серые глаза смотрели куда-то мимо, затем их взгляд обратился на меня. Это была долгая минута молчания. Мои руки робко скользнули ему на плечи. Ни слов, ни поцелуев — только объятие. Затем он меня отпустил, заглянул в глаза и произнес:

— Спасибо тебе.

Вот тогда я поняла — все кончено, хотя ничего еще и не начиналось.

— За что? — беспечно отмахнулась я. — Это я должна благодарить тебя за прекрасную музыку.

Мои слова он проигнорировал.

— За то, что ты такая… тихая девушка.

Я могла бы выйти замуж за Реджа, могла бы принять предложение Ричарда. В день бракосочетания Алана и Барбары Фрэнк Максвелл, разгоряченный шампанским и непривычными завитками моей прически, схватив меня за руку, полушутя-полусерьезно заявил: «У меня появилась идея, Деб. Почему бы нам не пожениться?» Но я любила Адама Баллестая, а он любил другую, с детства. Копил деньги на свадьбу с ней, но в последнюю минуту вмешался кто-то третий, вроде бы его друг. Он покорил невесту Адама, но оказался для нее не лучшим мужем. Так говорили. Имена не упоминались, факты не раскрывались, но тем вечером я ясно поняла, что Адам доведен до безумия.

После концерта он удрал в свой Девон, а я слегла от гриппа и тоски и проболела до выпускного вечера в школе. Почувствовав себя лучше, начала подумывать о получении степени бакалавра педагогических наук. Но папа удивил меня. «По-моему, Деб, тебе сейчас больше нужна смена обстановки, чем ученая степень», — сказал он и выпроводил меня на Кинг-стрит в бюро заграничных вакансий. Через три месяца я была уже на пути в Найроби…

Не стану читать статью об Адаме. Возможно, это было малодушное решение, но моя жизнь последние два года текла спокойно и безмятежно, и я намеревалась оставить ее таковой.

Я выудила из кипы журнал, и тут самолет тряхнуло. Шляпа, небрежно положенная на самый край полки, слетела вниз, скользнула по журналам и увлекла пару из них за собой на пол. При этом один задел по руке мистера Невидимку и разбудил его.

— Вот так так! — произнес он, открыв глаза, и тут же бросился собирать журналы.

— О, благодарю вас, — смутилась я.

Мистер Невидимка, кладя их мне на столик, внезапно замер.

— Извините, но заголовок привлек мое внимание…

Я проследила за его взглядом. Красные буквы в белой рамке: «Месяц „Циклопов“ Адама Баллестая».

— Знакомое имя… — Мужчина покосился на меня и насмешливо добавил: — Циклопы? Только не говорите мне, что он лишился глаза!

— Вы знаете Адама Баллестая? — удивилась я.

— Да. Давайте-ка посмотрим, как он сейчас поживает.

Подзаголовок «Три циклопа» набран голубыми буквами внизу страницы, рядом — фотография Адама с прядью волос, упавшей на лоб. Странно, после двух лет дружбы я не смогла бы сейчас сказать, какие волосы у Фрэнка Максвелла — это были просто волосы. А у Адама они такие же, как он сам: прямые, непокорные, трепещущие.

— О, я понял, это метафора! — Палец моего собеседника указал на объектив фотокамеры вверху страницы. — Серия фотографий. Дьявол! И здесь успел!

Я промолчала. Кошки выгибают спины и фырчат, когда им что-нибудь не нравится, я же становлюсь замкнутой и подозрительной.

— Это… э-э… мой друг, — небрежно сообщил мистер Невидимка. — Мастер на все руки. Но будет лучше, если он возьмется за что-нибудь одно. Вы понимаете, что я имею в виду.

— Нет! — вызывающе заявила я.

Он взглянул на меня с интересом:

— О боже! Только не говорите, что он и ваш друг!

— Друг, — холодно призналась я и вырвала у него журнал. — И более того, он, кажется, талантливый фотограф. А теперь, если не возражаете, я пожелаю вам спокойной ночи.

Я щелкнула выключателем лампочки. Мистер Невидимка, продолжая усмехаться, сделал то же самое.

Когда я вновь открыла глаза, темнота уступила место серебристо-серому сиянию рассвета. Я поморгала, потянулась и, осторожно перегнувшись через спящих Трейси и Элейн, выглянула в иллюминатор. Мы летели уже над Альпами. Насколько я могла судить, все остальные пассажиры еще спали, включая и мистера Невидимку. Голова свесилась на грудь, темно-каштановые волосы растрепались… «Ох и затечет же у него шея», — подумала я.

Никто из пассажиров не пошевелился, когда из кабины пилотов появился молодой офицер. Он постоял мгновение, вперив взгляд в иллюминатор, затем направился по проходу между рядами и остановился у кресла мистера Невидимки. Последний тут же проснулся и принялся, как я и предполагала, энергично массировать шею, при этом широко улыбаясь пилоту, который что-то шептал ему. Я отвернулась, но, к моему изумлению, сосед обратился ко мне:

— Могу ли я предложить вам оливковую ветвь за вчерашний вечер? Не хотите побывать в кабине пилотов?

Не хочу?! Мне и секунды не потребовалось, чтобы вскочить с кресла.

— Конечно! Но ведь туда нельзя…

— Иногда можно, — ответил он с другой улыбкой, которая показалась мне менее привлекательной и совсем не внушающей доверия. — Кое-кто из пилотов меня хорошо знает.

Терпеть не могу таких самодовольных типов, но на сей раз не почувствовала ни малейшего раздражения, потому что мы уже входили в кабину пилотов. Впереди открывался пейзаж, увидеть который я даже и не мечтала: три огромные горные вершины, блестящие, как кристаллы, и сияющие розовым цветом.

— Что это? — выдохнула я.

Молодой офицер, который сопровождал нас, ответил, что слева — Монблан, впереди — Эгер, а слева, с острой вершиной, — Маттерхорн.

— Никогда не видел это трио так ясно, — закончил он, и я заметила, что остальные члены экипажа увлеченно щелкают фотокамерами.

Мистер Невидимка стоял неподвижно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он молча смотрел на эту красоту. Без черных очков его глаза казались усталыми, под ними пролегли темные тени. «Не такой уж он молодой, — подумала я, — только улыбка совсем юная». Мой сосед бесстрастно взирал на чарующий пейзаж, как будто эти дивные горы были для него всего лишь бесплатным приложением к полету, впрочем, как и я сама. После приземления мы уже никогда с ним не увидимся. Тогда почему же я чувствую… не симпатию, нет, а какое-то странное беспокойство? Этот человек мне не нравился, но я продолжала ловить его отражение в стекле, разглядывать лицо, на котором читались — я могла бы поклясться — усталость, напряжение и… страх.