Книга Не бойся полюбить - Уинифред Леннокс

— Я знаю как. — Джулия улыбнулась. — Только пообещай выполнять все, что я скажу. По возможности не спорить и не задавать глупых вопросов. Работа по изменению сценария жизни — операция, причем не менее серьезная, чем хирургическая, — предупредила она. — Если все удастся, мы доведем сценарий до свадьбы. А потом…

— А потом повеселимся на ней!

— Согласна, дорогой. Веселье продлевает жизнь — известная истина. Неизбежное расставание с этим миром окажется для нас не таким тяжким. Мы оба будем знать, что наше дело в надежных руках, и наблюдать с небес за процветанием «Джокер-паудер» и семейства молодых Бартонов. Думаю, тогда твой внук станет пользоваться полным именем?

— Надеюсь, потому что сейчас ему хватает двух имен. Слушай, а может, они нам успеют подарить хоть одного правнука?

— Ну, если мы их об этом хорошенько попросим… — фыркнула Джулия, — то конечно.

— Когда приступаем? — загорелся Джордж.

— Сегодня, сейчас. Я набросала текст, отправь его по электронной почте Люку. — Джулия вынула из кармана брюк лист бумаги, исписанный синими чернилами и очень мелким почерком.

Глава вторая

Возбуждающий красный цвет

Так о чем будет субботняя проповедь? Люк подрезал кусты в саду, работая острыми ножницами с красной ручкой. Да о чем бы она ни была, пастор Мэттью скажет лучше всех, а ему, Люку, останется только щелкать зубами от зависти. Нет, наверное, никогда ему не достичь такого мастерства. Надо вот так же безжалостно отрезать все лишнее от пришедших мыслей, чтобы донести до прихожан главное, что хотел бы вложить им в голову, как он обрезает сейчас ветки в церковном саду.

Люк настолько увлекся своим занятием, что не мог объяснить причину собственного чрезмерного возбуждения, которое сейчас ощущал. Аромат свежего среза смородины ударил в нос, острый и горьковато-сладкий, — так пахнет надежда на перемены. Его будущее… Мгновенно все мысли, из которых Люк с тщанием пытался составить канву предполагаемой проповеди, вылетели из головы. Вообще-то он любил предаваться размышлениям во время обрезки кустов — руки заняты, голова свободна, воздух свеж и ароматен. А разнообразие запахов изгоняет скуку и тоску. Впрочем, как и разнообразие цвета и его оттенков. Красный цвет возбуждает чувства. Оранжевый будит мысль. Желтый — способствует гармонии и улучшает выделение желчи…

Но даже если Люк сочинит проповедь, вовсе не факт, что пастор Мэттью позволит ему взойти с ней на кафедру. Просто он всегда должен быть готов сказать слово на случай, если Мэттью придется отвлечься на какие-то другие важные дела. Завтра обычная суббота, не праздничная, так почему бы не обратиться к прихожанам ему, без пяти минут пастору? Неважно, что сейчас он пока еще помощник.

Люк улыбнулся. Интересно, связывает ли Мэттью два события в его жизни — обретение должности пастора и брак с его дочерью Мэрион?

Вероятно, да. Мэттью не захочет, чтобы его любимая девочка стала женой столь незначительной личности в приходе, как помощник священника.

Мэрион, конечно, хорошая девушка. Надежная, ее с детства воспитывали в должном духе, готовили к тому, что она непременно станет женой пастора. Пастора, а не помощника пастора! — подчеркнул Люк. Стало быть, на самом деле эти два события могут сойтись.

Его взгляд внезапно замер на красной ручке ножниц. В голове прояснилась мысль, возникшая, но не оформившаяся в тот момент, когда Люк перечислял цвета и вспоминал о красном. Красный цвет возбуждает и эротическую сферу. Люк почувствовал, как потяжелели бедра, и переступил с ноги на ногу, желая унять давящую тяжесть. Но она возникла не оттого, что его ноги затекли, нечего себя обманывать.

Ты ведь так любишь, когда она приходит к тебе, сказал себе Люк и снова представил ее в красном белье на широкой кровати придорожной гостиницы. А она снова придет в красном?

Он повел плечами, словно разминая их, потом шумно втянул воздух, задержал его в себе и шумно выдохнул.

Связь с Тильдой длилась уже третий месяц, и Люк понимал, что ему надо закругляться. Ни к чему, если узнает об этом Мэттью, а уж тем более Мэрион. Люк почувствовал, как по коже пробежали мурашки, целые стада мурашек. Ну и что, ехидно пропели они, чего ты боишься, скажи честно? Что тебе не отдадут Мэрион? Или, напротив, что отдадут слишком быстро и ты не сможешь увернуться?

Люк засмеялся, потом почувствовал некоторую долю вины за свои мысли, Тем более что следующая мысль оказалась еще наглее и крамольнее: может, Тильда окажет ему услугу своим существованием? Услугу всей его жизни? После того как откроются его шалости, его отвергнут и он отправится туда, куда его тянет и манит, — в мир, в свободное плаванье! Если честно, Люк сам не знал, что стал бы делать, освободись он от нынешней жизни и перспектив, которые она сулит ему. Но наверняка что-то удивительно интересное.

Тонкое личико Мэрион возникло перед глазами, казалось, в них стояли укоризна и прощение. Да, Люк, я понимаю тебя, но я буду стараться быть тебе хорошей женой, доброй матерью нашим детям, подругой и наставницей твоим прихожанкам. Люк, я буду рядом с тобой, когда ты взойдешь на кафедру, буду смотреть на тебя вместе со всеми и восхищаться каждым твоим словом.

Она хорошенькая, сказал себе Люк. Нежная, податливая. Конечно, у меня и в мыслях нет тронуть ее до свадьбы. Она девственница, и мне придется потрудиться в первую брачную ночь. Люк вздрогнул. А каково это — иметь дело с девственницей? Он не знал, но ему было не только тревожно, он ощущал какое-то особенное торжество в душе, когда думал об этом.

Нет, я не посмею совратить Мэрион с пути благочестия до брака. Мне есть с кем насладиться радостями плоти.

Люк опустил ножницы и снова уставился на красную пластмассовую ручку ножниц. А зачем здесь-то красный цвет? — недоуменно спросил он себя. Для более энергичной обрезки веток? Потом усмехнулся — наверняка с такой ручкой ножницы продаются быстрее, поскольку вызывают желание, вот для чего.

Он снова занес раздвинутые лезвия над боковой засохшей ветвью жимолости и отрезал ее.

Ну вот, кажется, на сегодня хватит.

Интересно, Тильда сегодня позвонит? Или у нее дежурство? Тильда работала в полиции с малолетками. Может, потому она с таким вниманием относится ко мне, что старше меня на целых семь лет? Все, хватит, вернись к главному, одернул себя Люк. Проповедь. О чем ты стал бы говорить завтра?

Если бы его спросили, почему он нацелился на церковную кафедру, то он мог признаться, не всем, конечно, а такой женщине, как Джулия, жене его деда. Он сказал ей, когда они встретились с ней в ее последний приезд в клинику в Миннеаполис: я всегда хотел быть на виду, демонстрировать себя, играть своим голосом. Люблю, сказал, когда на меня смотрят, когда мною восхищаются. Да, в палате у Джулии Люк распелся, как соловей на исповеди. Умеет старушка вывернуть человека наизнанку.

Но Люк не жалел об этом.

— Спасибо, Джулия, — сказал он, провожая ее в аэропорт, после того как она вышла из клиники. — Пожалуй, я ответил на многие вопросы, которые сам для себя оставлял без ответа.