Книга Убийство в теологическом колледже - Филлис Дороти Джеймс

Я снова промолчала. Не то чтобы мне не нравился мистер Грегори: мы почти не пересекаемся. Руби Пилбим раз в неделю убирается у него и стирает. Они договорились об этом в частном порядке. Но лично я с ним никогда не болтала и была не в настроении начинать.

Машина повернула на запад между башнями-близнецами и заехала во внутренний двор. Отстегнув ремень безопасности, мистер Грегори помог мне сделать то же самое и сказал:

– Я пройду с вами к миссис Пилбим. Вдруг ее нет. Тогда будет лучше пойти ко мне. Нам обоим не помешает выпить.

Но Руби оказалась дома, и я обрадовалась. Мистер Грегори очень кратко изложил обстоятельства и добавил:

– Отец Себастьян и отец Мартин сейчас находятся около трупа, вскоре прибудет полиция. Пожалуйста, до возвращения отца Себастьяна никому не говорите о случившемся. Он сам обратится ко всему колледжу.

После его ухода Руби приготовила чай, горячий, крепкий и очень бодрящий. Она буквально носилась со мной, но я не могу припомнить ни слов, ни действий. Я почти ничего не объяснила, но она и не ждала этого. Она обращалась со мной как с больной, усадила в мягкое кресло перед камином, включила электрический обогреватель на случай, если меня морозит от шока, и задернула шторы, чтобы я могла, по ее словам, «хорошенечко отдохнуть».

Через час приехала полиция: моложавый сержант с валлийским акцентом. Он был любезен и терпелив, и я ответила на его вопросы довольно спокойно. Да ведь и рассказывать было почти нечего. Он поинтересовался, насколько хорошо я знала Рональда, когда видела его в последний раз и не был ли он в последнее время чем-то подавлен. Я сказала, что видела его накануне вечером, он шел по направлению к коттеджу мистера Грегори, видимо, на урок греческого. Семестр только начался, и это единственный раз, когда я его встретила. У меня создалось впечатление, что сержант полиции – как его там… Джонс или Эванс, имя было какое-то валлийское – сожалел, что пришлось спрашивать, был ли Рональд подавлен. Он сказал, что дело, похоже, довольно ясное, задал Руби те же вопросы и удалился.

Когда все собрались перед пятичасовой вечерней, отец Себастьян сообщил о смерти Рональда. Большая часть студентов к этому времени уже догадалась, что случилось нечто ужасное: полицейские машины и катафалк не утаишь. Я не пошла в библиотеку и поэтому так и не узнала, что сказал отец Себастьян. Мне просто хотелось побыть одной. Позже вечером старший студент, Рафаэль Арбетнот, в знак сочувствия от всех студентов принес горшочек голубых фиалок. Должно быть, кто-то съездил за ними в Пэйкфилд или Лоустофт. Передав горшочек, Рафаэль нагнулся и поцеловал меня в щеку.

– Мне очень жаль, Маргарет, – сказал он.

Обычно люди в таких случаях именно это и говорят, но его слова не прозвучали банально. Они прозвучали как извинение.

Две ночи спустя меня стали мучить кошмары. Раньше я не знала, что это такое, даже когда училась на медсестру и впервые столкнулась со смертью. Эти сны – ужасны, и теперь я каждый вечер сижу перед телевизором допоздна, испытывая страх перед моментом, когда усталость заставит меня лечь в постель. Сон повторяется. Рядом с кроватью стоит обнаженный Рональд Тривз. Все его тело залеплено мокрым песком. Песок повсюду: в волосах, на лице. Только глаза остались чисты. Они смотрят на меня осуждающе, как будто спрашивая, почему я не постаралась спасти его. Я знаю, что ничего уже нельзя было сделать. Он умер задолго до того, как я наткнулась на его тело. Но он все равно появляется. Каждую ночь. Обвиняя и укоряя взглядом. А мокрый песок слипшимися кусками отваливается с его обычного, довольно пухлого лица. Может, теперь, когда я все записала, он оставит меня в покое. Не скажу, что у меня живое воображение, но в его смерти есть нечто странное, нечто, что я должна вспомнить, нечто, скрывающееся в подсознании и изводящее меня. Такое ощущение, будто смерть Рональда Тривза – не конец. А всего лишь начало.

2

Дэлглишу позвонили, как только он вернулся в кабинет со встречи из отдела по связям с общественностью. Было 10.40 утра. Встреча затянулась – что неизбежно с подобными мероприятиями, – и через пятьдесят минут ему уже следовало присоединиться к комиссару полиции в кабинете министра внутренних дел в палате общин. Это время коммандер рассчитывал потратить на кофе и пару телефонных звонков, не терпящих отлагательств. Но только он дошел до стола, как в дверном проеме показалась голова секретаря.

– Мистер Харкнес просил вас заглянуть, пока вы не ушли. У него сэр Элред Тривз.

И что стряслось? Естественно, сэру Элреду что-то надо. К начальству Скотланд-Ярда не заходят просто так, поболтать. А сэр Элред неизменно получал то, что хотел. Нельзя руководить одной из самых успешных мультинациональных корпораций, не чувствуя подсознательно, как манипулировать властью: и в мелочах, и когда играешь по-крупному. Дэлглиш был о нем наслышан. Да любой, кто жил в двадцать первом веке, о нем знал. Порядочный, можно даже сказать, благородный работодатель счастливого штата служащих, щедрый покровитель благотворительных учреждений, финансируемых из его трастовых фондов, глубокоуважаемый коллекционер предметов европейского искусства двадцатого века. Что недоброжелатели с готовностью интерпретировали бы совсем иначе, увидев в нем жестокого дельца, безжалостного к неудачникам, участвующего рекламы ради в модных благих начинаниях и инвестирующего средства в имущество, которое принесет доход в долгосрочной перспективе. Даже его резкость толковали неоднозначно. Так как попадало всем без разбора и сильные страдали наравне со слабыми, то эта черта лишь подарила сэру Элреду превосходную репутацию человека, живущего по законам подлинного эгалитаризма.

Дэлглиш поднялся на лифте на шестой этаж. Особого удовольствия от встречи он получить не ожидал, и все же его разбирало любопытство. По крайней мере встреча продлится относительно недолго. Через пятнадцать минут необходимо откланяться: ведь еще предстоит дойти до министерства внутренних дел, а это хоть и близко, но полмили есть. Когда нужно расставлять приоритеты, министр внутренних дел перевешивает даже сэра Элреда Тривза.

Возле стола стояли заместитель комиссара Харкнес и сэр Элред Тривз, оба повернулись навстречу Дэлглишу. Как часто бывает с людьми, чье имя то и дело мелькает в средствах массовой информации, первое впечатление от Тривза привело Дэлглиша в замешательство. Он оказался коренастее, не настолько привлекателен, как представлялось по телевизионным репортажам, овал лица чуть менее четкий. Но ощущение скрытой силы и сдержанное удовольствие обладания ею прочитывались даже яснее. Была у него такая причуда – одеваться как зажиточный фермер: почти на каждое мероприятие, за исключением самых официальных, он носил хорошо сшитый твидовый костюм. В Тривзе действительно проглядывало что-то от сельского жителя, широкоплечего, с лоснящимися щеками и выдающимся носом. Его непокорную шевелюру – темную, почти черную, с серебристой прядью посредине – не мог до конца приручить ни один парикмахер. И если бы этому человеку было свойственно больше внимания уделять своей внешности, Дэлглиш даже заподозрил бы, что прядь крашеная.