Книга Смерть беспозвоночным - Иоанна Хмелевская

Лялька глубоко задумалась и молчала, уставившись на полураздетую девицу, соблазняющую парня в машине совсем недалеко от нас. Похоже, они не договорились, парень отъехал, девица осталась. Меня это удивило, девица была недурна. Лялька очнулась.

— Вот странно, в те давние времена я ничего такого у тебя не заметила. Наоборот, тогда я сама использовала тебя. Паразитировала на тебе, так надо сказать?

— Глупости, какое там паразитировала! Мне даже удовольствие доставляло помогать тебе.

— Ну, ты скажешь… Темно, зябко, ветер воет, дождь со снегом сыпется. Бедная сиротка… Неохотно прихожу к выходу, что ты, пожалуй, права.

— А почему неохотно? — удивилась я.

— Ну как же, будь ты права, это доставило бы мне большое удовольствие. Поэтому я принимаю такое решение: соглашаюсь с тобой не из‑за твоей правоты, а из‑за моего удовольствия.

Интересно, до чего мы договоримся, если закажем еще по бокалу вина? Мне‑то что, отель в нескольких шагах, а вот Ляльке… Ну и что, на свою презентацию она поедет на метро, метро довезет, работу она уже закончила, бригада у нее надежная, давно проверенная, в шестнадцать они должны оценить состояние помещения, и все, ей останется лишь принимать восторги, а если и возникнут какие‑нибудь затруднения, вино поможет пережить их и сохранить душевное спокойствие… А у меня все должно быть готово к восьми утра… Дать ей, что ли, противоядие, у меня с собой…

— Черт бы побрал эти бокалы! — вдруг гневно крикнула Лялька. — Куда подевался? Monsier, toute la bouteille, s'il vois plaît… Даже если я и на целых пятнадцать минут опоздаю, ничего не случится, пусть себе посмотрят, понаслаждаются, а до четверти часа у нас еще прорва времени. Подумай, сколько лет прошло, пока мы смогли вот так, спокойно, все обсудить? А тебе обязательно завтра ехать?

Может, и не обязательно, но я должна, иначе подведу сразу несколько человек А я и без того лечу без остановок. Ждут они меня, хотя по дороге хотелось бы кое–где задержаться. Везде меня ждут, пожалуй, и без меня могли бы обойтись, но уже есть договоренность, и глупо, если из‑за меня у девушки испортится карьера. Очень не люблю подводить людей.

— Жаль, но я и так…

Официант уже радостно откупоривал нам бутылку того самого вина, которое мы пили. Ему и говорить не было необходимости. Нельзя смешивать вина, и раз мы пили бокалами белое совиньон, и бутылка должна быть с тем же вином. И лучше, если того же самого года. Ага, вот и сырок принес, гляди, Лялька. У нас обед получается. Мы правильно пили, не натощак.

— Я преисполнилась боевым духом! — заявила Лялька. — И хочу сказать — неизвестно, когда опять мы встретимся с тобой, буду занята круглые сутки… Но все же ты на отдыхе, а я работаю! И времени — ну никакого!

— Понимаю тебя, сама это пережила в свое время, — посочувствовала я. — Сколько недосыпала!

— Вот именно. И чего тут лапшу на уши вешать друг дружке, обе мы знаем, что речь шла о моей матери, так ведь? Классическая пиявка.

Приятно иметь дело с человеком, который понимает каждую твою метафору, каждый намек, которому нет нужды до одурения растолковывать каждую свою мысль.

И еще: очень приятно знать, что человеку можно довериться.

Лялька меня правильно поняла. Пиявка высасывает из человека кровь. Но может и напускать яда, хотя это уже будет не пиявка, а мошка, она может впрыскивать и впрыскивать человеку свой яд, пока тому не станет плохо. Мне известны были такие случаи, сама не знаю откуда, и я не сомневалась, что и Ляльке они известны.

— Все правильно, — согласилась я. — Но это простейший и самый распространенный случай — пиявки–родственники: мать–ребенок, жена–муж, сестра–брат, две сестры, короче, клинические примеры. Я же имела ввиду более сложные примеры — и хотела упомянуть про те пиявки, которые выползают, так сказать… на профессиональную сцену и связаны с работой человека.

Лялька все мгновенно поняла, но никак не могла оторваться от собственных проблем. А я уже переключилась на социальные проблемы.

— В отношениях на работе у пиявок свои особенности…

— …а тут, в недрах, так сказать, семьи, — гнула свое Лялька, — еще и чувства сказываются. Родственные. Тебе совсем не обязательно любить директора, сотрудника, председателя, режиссера. Здесь же, сама видишь: если особа не перегрызет тебе горла — будет несчастна, а ты бы особе…

— …могла и вред нанести, — перебила я ее. — Мальчик в полном восторге забил до смерти котенка молотком. А потом этого мальчика надо было лечить, потому как, прикончив котенка, он впал в сильнейшее психическое расстройство. А если бы у паршивца вовремя отобрали молоток, да еще надавали по попе, он бы орал не своим голосом и был бы та–а–а–акой несчастный…

Лялька возразила:

— Но детей воспитываем мы. А родителей не мы!

— Вот потому и перестань думать об ответственности за нее. Дадим родным пиявкам столько, сколько сумеем, отдадим все, кроме нас самих. Если же они хотят нас сожрать — ничего не поделаешь, придется сбежать, вот как маленький львенок сбегает от своих голодных папочки или мамочки, когда те хотят его сожрать. А уж если тебе удастся поймать на охоте антилопу, притащи ее своей мамуле, пусть питается, пусть сожрет антилопу, а не тебя. Но мамуля — это одно, а чужой человек — другое. Чужой человек тебя не родил, не вырастил, не выкормил, не воспитал. Он тебя не любит, и ты его тоже не должна любить. А он пытается использовать тебя, какое там пытается, он сжирает тебя со всеми твоими потрохами. Ты выдумала, а он сожрал! Если ему это повредит — радуйся. Но вредит очень редко.

— О, в этом чувствуется что‑то конкретное, — оживилась Лилька, сразу успокоившись и взяв себя в руки. — Ладно, считай, что твои семейные рассуждения я принимаю и соглашаюсь с тобой на все сто. И мне сразу стало легче. Спасибо, подруга. А что скажешь о чужих людях? В чем тут соль?

— В Эве Марш.

Лялька с бокалом у рта выжидающе смотрела на меня. Я постаралась как‑то упорядочить мысли и изложить проблему в сокращенном виде.

— Эва Марш — это символ и квинтэссенция моих, рассуждений, причем в них она не одна, вокруг нее такая же толкучка, как в трамвае в часы пик Это ведь она написала книгу, не так ли? Задумала ее, выносила, написала, вынула из себя какую‑то мысль, какой‑то образ и передала нам — нате, подумайте, посмотрите. Во всяком случае, хотела передать нам. А в ее мысль всосался паразит в лице режиссера, весь материал книги вылакал, снабдил своими излюбленными пошлыми фитюльками, все смешал так, что мысль куда‑то исчезла, переварил сам все украденное и выпустил на свет, прошу прощения, через задний проход!

Лялька так энергично кивнула, что ткнулась носом в бокал, и отпила глоток вина.

— Судя по увиденному мною «произведению», так оно и было. Но почему ты думаешь, что испаскудил его режиссер? Может, сценарист?

— Мне ли не понять? Слишком много я видела прекрасных сценариев, изуродованных именно режиссерами. Нет, ко мне они не имели отношения, не думай, в данном случае не лично меня ели. Пострадали произведения — не моим чета. Сенкевич в гробу переворачивается, Крашевский, Реймонт, Прус, Диккенс… Дюма и вовсе всю могилу разрыл. Я не стану называть современников, которые еще живы…