Книга Проклятье древней гробницы - Сергей Саканский

– Он прямо говорил о призраке!

– Призраком может быть только переодетый человек. И это, смею тебя заверить, гораздо интереснее. Мне уже хочется ввязаться в эту историю. Кто там еще был подозрительный?

– Подозрительны все! – воскликнул Жаров – Например, лаборантка Оля. Она почему-то плакала, о чем-то спорила с художником экспедиции… Невзрачная такая, серенькая, словно мышка.

– Но ты, конечно, в нее немедленно влюбился, – с какой-то мрачностью заметил Пилипенко.

– Нет, что ты! Мне понравилась другая…

– Попробую угадать. Руководитель экспедиции Лебедева.

Жаров махнул рукой, но тут же смутился и покраснел.

– Да брось ты об этом! Сдается мне, что сторож недаром упоминал Тутанхамона. Есть версия, что все, побывавшие в том египетском подземелье, отравились неизвестным грибком, после чего сошли с ума, и с ними стали происходить всякие загадочные психические явления.

– С этим Тутанхамоном была действительно весьма странная история, – задумчиво проговорил Пилипенко. – И если мы с тобой оказались в развитие чего-то подобного, то действовать надо немедленно.

– Что? Матерый материалист наконец-то стал неофитом моей религии! Не поверю.

– А ты и не верь.

– Происшествия могут быть и случайными. Но все же! Два несчастных случая подряд. Профессор Коровин сорвался с обрыва, а руководителя экспедиции Лебедеву чуть было не задавило плитой.

– Точно, – сказал Пилипенко. – Все в этом мире взаимосвязано и никаких случайностей нет. Знаешь что… Давай-ка проедемся до этих раскопок, просто как двое любопытных, и посмотрим, что это там была за плита-убийца. У меня почему-то побаливает печень. А это значит – что?

– Интуиция!

– Так точно. Моя знаменитая солдатская смекалка.

Причудливый мир экспедиции

Через полчаса быстрой езды на полицейском «Жигуленке» друзья поднимались по узкой лестнице, вырубленной в скале.

– Наверное, профессор Коровин пролетел как раз здесь, – заметил Жаров.

Пилипенко угрюмо глянул на него:

– Угу. Поднимемся – уточним.

Наверху, на ровной площадке, был разбит лагерь археологической экспедиции – несколько временных построек и павильон, закрывающий раскопки, размером и формой не более летнего пивного заведения. Из павильона вышли парень и девушка, тут же откинули носилки с землей на металлическую сетку, ветер понес клубы пыли в сторону… Поставив пустые носилки на землю, рабочие принялись разгребать грунт по сетке. Жаров понял, что этот нехитрый прием позволяет собрать при раскопках каждую мелочь.

Девушка взяла что-то с сетки, рассмотрела, показала парню, тот покачал головой, и девушка выбросила в кучу земляного отвала, похоже, ненужный предмет.

Какой-то человек с большой папкой в руке не спеша проходил мимо, держась поодаль от кромки обрыва, вдруг оглянулся и помахал Жарову. Тот узнал художника Боревича, с которым беседовал на выставке.

– Здравствуйте, господин журналист, – поприветствовал он Жарова и посмотрел на следователя, ожидая, что тот представится, но Пилипенко молчал.

– Вот о чем я говорил вчера, – сказал Боревич, раскрывая папку. – Это и есть моя работа: все тщательно зарисовывать.

Пилипенко глянул через его плечо на чертежи и рисунки.

– Не эта ли плита? – деловито спросил он.

– Какая плита? – удивился художник.

– Которая вдруг, ни с того ни с сего рухнула?

– Точно – она. Только здесь она изображена в своем прежнем положении. Вы, я вижу, всё знаете. Тоже журналист? Коллега?

– Нет. Я друг этого молодого человека. Старый друг, – уточнил Пилипенко тоном, которым говорят «Бонд – Джеймс Бонд». – И я – следователь. Покажите-ка мне, любезнейший, то место, откуда случайно сорвался профессор Коровин.

Говоря, Пилипенко небрежно махнул перед лицом Боревича своим удостоверением. Тот пожал плечами:

– Точного места не знаю. Где-то здесь.

Жаров отметил, что на слове «случайно» Пилипенко не сделал смыслового ударения, как это подразумевалось по ходу действия.

Следователь подошел к краю обрыва. Его полицейские ботинки чуть выступали над обрезом скалы. Далеко внизу меж камней плескались пенные волны.

– Проводите нас в раскоп, ладно? – сказал он Боревичу. – Я хочу посмотреть эту плиту живьем.

Через минуту Пилипенко уже сидел на корточках, осматривая плиту.

Поверх раскопа был сооружен павильон – пластиковая палатка на металлических столбах. Внутри было сумрачно, слепили светильники, солнечный свет пробивался сквозь дверной проем, оставляя за собой туманные лучи, когда парень и девушка с носилками проходили туда и обратно. В углу возился землекоп, молодой крымский татарин. Он копал, наполнял носилки. Сделав порцию работы, опирался на лопату и замирал, глядя перед собой. Когда ребята возвращались, они ставили перед ним пустые носилки и забирали полные. Землекоп снова брался за лопату. Весь этот цикл Жаров наблюдал на заднем плане.

Боревич защелкнул свою папку, шутливо козырнул:

– Позвольте откланяться. У меня работа в камералке.

– В камералке? – переспросил Пилипенко.

Но художник уже не слышал его, он шел по павильону. Столкнувшись на входе с носильщиками, поклонился им и вышел.

– Камералкой они называют помещение для камеральных работ, – уточнил Жаров.

– От слова «камера»? – мрачно пошутил Пилипенко.

– Ага. Некая камера – КПЗ, куда для предварительного заключения поступают артефакты, вынутые из земли. Там они и хранятся. Там их измеряют, рисуют, переписывают и так далее. Начальница Лебедева, наверное, сейчас тоже в камералке.

Пилипенко погладил рукой плиту.

– Ладно. И с терминологией разберемся по ходу дела.

Он встал, обошел плиту, заглянул под нее, достал какую-то деревянную палку.

– Это очень интересно, – сказал он. – Очень…

– Нашел что-то? – спросил Жаров.

– Возможно. Эта плита на самом деле могла кого-то раздавить.

– Что я говорил! Проклятие древней гробницы существует!

Пилипенко держал в руках палку, постукивая ею о свою ногу.

– У тебя фотоаппарат с собой?

– Всегда.

Он достал из пенала, что висел у него на поясе, портативную камеру, махнул ею.

– Куда?

Пилипенко указал пальцем. Жаров снял, сам не понимая, что и для чего. Просто каменистую стену ямы, фрагменты плиты.

– Дойдешь до редакции, сразу пришли фото, – распорядился Пилипенко.

– Сам не знаешь или говорить не хочешь? – язвительно спросил Жаров.