Книга Железный пар - Павел Крусанов

Мы с Фёдором остались дожидаться паспортов.

– Парни хорошие, – сказал Фёдор. – Глеб с Васькой в молодости по скалам лазали. А Сергей и вовсе чисто Конюхов – один и в пустыню, и в горы ходил. Не смотри, что он тихий. Однажды в Казахстане заблудился, лагерь потерял. А дело в Каракумах было. Там днём жарит так, что мигом от обезвоживания ласты склеишь. Губы трескаются, кровоточат, и на коже белая корка – выпаренная соль от пота. Укрыться негде, как в тандыре. А тут и вода кончилась. Так он на день в песок себя закопал – там, под песком-то, легче. Панамой голову накрыл и в рот стебель ревеня сунул. Весь день его, пока солнце жгло, и сосал, как медведь лапу. А к вечеру вылез, поплутал и утром вышел к лагерю.

Вернулся Назархудо: чёрный – шевелюра, брови, костюм, туфли, – подвижный, как грач. Принёс паспорта с регистрацией.

Пригласили на чай к столу.

Назархудо рассказал про недавно возведённое здание Национального музея – как водится, с использованием новейших технологий и современных материалов.

Бедные, замордованные старые технологии и материалы – вам уготовано сгореть от стыда за своё первородство, уйти, отряхивая с подошв вечность, в небытие. А между тем предложи на выбор – всяк предпочёл бы камень и дубовую панель шлакобетону с пенопленом.

Решили посмотреть.

На улицах пестро, но местного колорита мало. Китайскому ширпотребу удалось то, что не удалось американскому общепиту, – овеществить глобализацию.

Впрочем, то здесь, то там мелькали халаты-чапаны, пятнистые леопардовые платки и высокие чёрные тюбетейки.

Русских не видно.

Во времена Союза их тут было много, как в Алма-Ате или Риге. В начале девяностых началась гражданская война, исламисты стали теснить неверных, потекла кровь, и почти все русские уехали. Остались те, кто взял оружие или положился на покров семьи, как Ира, жена Азима, – так Фёдор говорил.

Там, где многоэтажные дома не закрывали вид, на горизонте громоздились горы: на севере – Гиссарский хребет с сияющим снежным гребнем, на востоке и юге – Каратегин и, кажется, Бабатаг. Только на западе горизонт был открыт во весь разбег пространства.

По газонам, вереща, скакали желтоклювые индийские скворцы-майна, задиристые, точно воробьи.

На фонарных столбах и стенах домов были расклеены объявления: разыскиваются пропавшие девочки. На фотографиях – школьницы. Нарядные кофточки, чёрные косички. Текст кириллицей на таджикском – Назархудо перевёл.

Объявлений много. Фотографии – разные.

Вскоре вышли к ограде, за которой улетал в синеву неба флагшток размером с телебашню. В вышине вяло колыхалось от вздохов ангелов гигантское полотнище таджикского флага.

Назархудо, задрав грачиный нос, пояснил: самый большой флаг в мире – тридцать на шестьдесят метров. Определённо он находил в этом повод для маленькой спеси.

На ограде – снова объявления. Теперь разыскивали мальчиков.

Назархудо указал на длинное здание с трёхарочным портиком – Национальный музей.

Зашли, словно в грот, – кругом прохлада и камень.

Фёдор отправил в окошко кассы несколько местных купюр – за себя, за меня, за Назархудо. Я всё ещё не поменял рубли и захребетничал.

Людей немного, пространства навалом – экспонатов явно не хватает, чтобы занять его целиком. Часть залов закрыты, видимо пустуют.

Хороши представители фауны: мех, где надо, распушён, где надо – лоснится, перья топорщатся и сияют – чучельники поработали на славу.

Есть древние камни, керамика, бронза. Поковки железного века.

Огромный Будда прилёг в покое на очередную тысячу лет.

Назархудо настойчиво приглашал наверх – осмотреть экспозицию по новейшей истории. «Пластмассовый век», – неловко пошутил я. Но Фёдор упёрся – назойливый патриотизм Назархудо, кажется, его допёк.

И это понятно: борьба за культуру губит культуру, борьба за любовь убивает любовь. Мой бедный брат испил из чаши и возненавидел женский род. А за одно – меня. За то, что предпочли ему.

Поблагодарили за экскурсию и развернулись к выходу.

На улице коротко простились.

Назархудо, похоже, был раздосадован: невероятная бестактность – гости отказались засвидетельствовать выдающиеся заслуги Эмомали Рахмона. Но мы их и не оспаривали, Боже упаси.

До дома добрались без приключений. На вопросы нам отвечали по-русски. Девушки и женщины не прятали лиц.

Глеб, Вася и Сергей уже сидели за столом. Допивали чай с душистым таджикским лимоном – жёлто-оранжевым, тонкошкурым, сочным – и обсуждали маршрут. Это меня сюда занесло по случаю – спасибо Фёдору и Руслану: один позвал, другой не оставил выбора и ссудил деньгами, – а этим, как и Фёдору, Средняя Азия не в диковинку.

У стены на полу стояла пустая бутылка «Столичной», которую мы с Фёдором не осилили ночью.

На диване лежала развёрнутая карта Кухистана.

Фёдор, а следом и я набросились на самсу, называемую здесь самбуса, и мясистые розовые помидоры.

– Машиной до кишлака Хакими, – вёл пальцем по карте Глеб, – там нанимаем ишаков, грузим рюкзаки и идём вдоль Сарбина под перевал. Выходим через Сатун-Камар по Харкушу к Ширкенту. Отсюда – до Пашмикухны и, собственно, к барьеру. Это в целом километров тринадцать – пятнадцать. Можно было бы и без ишаков, но у меня спина что-то того – потянул, наверно.

– Есть что снимать? – Вася крутил в пальцах зубочистку.

– А то! – Глеб вскинул бровь. – Я был там в восемьдесят девятом. Барьер – отвесная стена. При хорошем свете – сказка. И радиальные выходы на три стороны – гуляй, смотри. Дня три нам хватит. Главное, чтобы свет был. Седьмого утром идём обратно к Хакими. Договоримся с машиной – пусть в кишлаке встречает. Вернёмся в Душанбе и рванём на юг. Или в Фанские горы.

Я насторожился – Фанские горы в маршруте, который изложил мне в переписке Фёдор, присутствовали определённо, а не в форме вариации.

– А перевал открыт? – Сергей почесал русую бородку – глаза у него были ясные, лучистые, неморгливые. – В горах снег ещё. Если на Сатун-Камаре снег не сошёл, что будем делать? Местные ни ишаков, ни проводника не дадут.

– Да нет, – махнул рукой Глеб, – сошёл уже. Весна здесь, гляди, какая дружная. И перевал невысокий. Или вот ещё вариант… – Он снова нацелил палец в карту. – На юг по Ширкенту – и через перевал… Там такое место – Кадычи. Говорят, есть на что посмотреть. Но это километров двадцать пять. Набор высоты примерно тысяча метров и, что хуже, сброс тысячи полторы.

– Ты же спину потянул, – напомнил Вася.

– Да, – согласился Глеб, – тогда отпадает.

– Ишаков не дадут – Ваську навьючим, – сказал Фёдор сквозь непрожёванную самбусу.

По обоюдному согласию Вася играл в дуэте с Фёдором роль объекта дружеской насмешки. Впрочем, отнюдь не безобидного.