Книга Русская красавица. Антология смерти - Ирина Потанина

Особенно же не терплю знакомств в этой последней электричке. На то есть свои причины. Для меня поездка от родителей— три часа мощной извращенной клаустрофобии. Нет-нет, я боюсь не факта замкнутости пространства. Боюсь качества того, что в этом пространстве замыкается. Боюсь истеричной толпы, законсервированной в вагонах.

Тягостное воспоминание усугубляет моё дурное настроение. Пальцы непроизвольно тянутся к телефону.

— Привет, который час? — спрашиваю без особой надежды на нормальный ответ. Ну, какой человек оставит без комментариев такой нелепый звонок?!

— У тебя ж в телефоне часы есть! — смеётся Свинтус. — Опять маразматируешь?

За эти прожитые отдельно полгода, я звонила ему чуть ли не большее количество раз, чем за все предыдущие пять лет совместной жизни. Не от привязанности — из-за катастрофической неприспособленности к всякого рода бытовым несуразностям.

— Они неправильно выставлены, — ругаю часы и Свинтуса я. — Неужели нельзя просто, без подколок, ответить на вопрос? — голос мой истерично-надменен, и я сама пугаюсь собственной агрессивности. Да что ж это такое со мной делается?

— Можно, — Свинтус называет точное время, но прерывать разговор не спешит, чувствует, видимо, что со мной что-то не то, — Ты где вообще? В электричке? Может, тебя встретить?

На душе у меня настолько мерзко, что я готова согласиться. Невесть откуда взявшаяся раздражительность пугает меня больше, чем досаждает окружающим. «Да, встреть!» — уже собираюсь закричать я, но вспоминаю вдруг, что Свинтусу завтра на работу, и что полночи он будет рассказывать мне о том, какое важное утреннее совещание может сорваться из-за наших ночных буйств и его, Свинтуса, последующей недееспособности. Вспоминаю также, как хочу в горячую ванну и как не хочу ни с кем разговаривать… Ну его на фиг!

— Не стоит. Меня встретят, не переживай, — отвечаю.

— Вот у тех, кто тебя будет встречать, время и узнавай! — обижается Свинтус и обрубает связь. Жалею, что не успела психануть и «повесить трубку» первая. Наверное, у него что-то не ладится на работе. Других поводов для раздражительности Свинтуса представить себе не могу. Меня и во времена нашей совместной жизни частенько встречали, и Свинтуса, на то он и Свинтус, ничуть это не волновало. А уж сейчас и подавно тревожить не должно…

Я всё переворачиваюсь в пучине своих мрачных мыслей. Итак, время позднее. Про то, что меня будут встречать я, конечно же, наврала. Электричка опаздывает, и все мы вместе с ней. Только мы — опаздываем на метро. Электричке дальше добираться никуда не надо — она приедет на вокзал и будет дома.

Её не будут шмонать менты — вечные спутники вынужденных ночевок на вокзале: «Документы! А что это у вас в сумочке? Прокладки? Гы-гы-гы! Предъявите! Использованные? Вы сейчас доиздеваетесь!! Так, а у вас? Консервный ножик? Да это же, сука, холодное оружие!» (последняя фраза с нескрываемой радостью и мгновенной вспышкой изображения денежной купюры в предвкушающих глазах) «Пройдёмте!».

Над ней, электричкой, не будут подтрунивать таксисты: «Сколько, сколько? Да за такие деньги машина и пукнуть не согласится! Оставь себе на мороженое!».

Электричке в лицо не будут фыркать ярко накрашенные официантки пустых кафе: «Один чай и всё? Столик долго не занимать!»

Водитель рейсовой маршрутки не заявит ей, с усмешкой: «Должен к Планёрной. А поеду, куда вон тот господин с чемоданами скажет!»

Безликие тени подозрительных не будут слоняться вокруг неё всю ночь, норовя залезть, кто под юбку, а кто и в карман.

Сохраняя достоинство, опаздывающая электричка размеренно движется к вокзалу. А внутри у неё всё нарастает наше пассажирское недовольство. Всё, как в тот раз, когда я твёрдо решила впредь держаться особняком в этой электричке.

Тогда я точно так же стояла в тамбуре.

— Здесь курить нельзя, что, не видите значок? — пожилой крепенький мужичонка с двумя большими корзинами открыл дверь вагона и принялся отчитывать. Я и ещё двое курильщиков — один рыжий и крупный, другой седоватый и мизерный — удивлённо уставились на него. Вроде не проводник. Что ему не сидится?

— Здесь курить нельзя, говорю! — он последовал за мной, с трудом волоча свои вещи.

Ну что ты будешь делать?!

— А я и не курю, — спокойно улыбаюсь я, делая очередную затяжку.

— Хамка-нахалка-молодая-пигалица-я пожилой-войну прошёл-хамит! — радостно зашёлся лаем мужичонка.

— Эй, послушай! — рыжий попытался вступиться, — Отец! Ты…

— У меня имя есть! Нечего мне тыкать! — закричал «отец».

Всё было до скучного ясно. Случай клинический. Обращать внимание не стоит. Рыжий рассудил так же. Как вдруг… Из вагона вылетела запыхавшаяся женщина и заголосила:

— Что ж вы так орёте! У меня ребёнок спит! И так опаздываем! Уже ни на метро не успеем, никуда, а вы орёте! Мне ещё сорок минут от вокзала до мамы идти, не знаю, как доберусь, а вы орёте!

И вот после этих волшебных слов, завелась вся электричка. Накопленное раздражение взорвалось ненавистью. Заголосили все разом.

— Всем добираться, никто ж не скандалит! Нашлась умная! Я — ветеран!

— Не курите! Не орите! Сам дурак! У меня ребёнок дома войну прошёл!

В тамбуре мгновенно стало тесно. Буквально на глазах, совершенно беспричинно, люди потеряли вдруг всякие человеческие черты. Я, протиснувшись между чьими-то спинами, попыталась уйти:

— Куда пошла! — закричали, — Сама начала, теперь в кусты! Ответишь! Пигалица! Юбку вон себе кожаную насосала!

— У меня такая, как ты, мужа увела в девяносто шестом! Куда пошла!

— От нормальной жены мужик бы не ушёл! — разгорячённый Рыжий тоже уже агонизировал в общем безумии.

И самое страшное, что я тогда ощутила острую потребность разорвать их всех на кусочки. Я тоже, как все, опаздывала тогда на метро. «А мне, между прочим, добираться подальше, чем некоторым. Мои родители коммунистами не были, диссидентов собственноручно не расстреливали, поэтому, в отличие от родителей этой идиотки с ребёнком военных лет, квартиру в престижных сорока минутах ходьбы от вокзала не имели. А завтра мне ещё на работу!» — истерично вопил кто-то внутри меня, — «Имею полное право обкурить свои проблемы без чьего бы то ни было вмешательства!» Я даже набрала полную грудь воздуха, чтобы зарядить что-нибудь хлёсткое. А потом представила всё это со стороны и громко клацнула, захлопнувшейся челюстью. Как я перепугалась! Это страшно — ощутить, что и тебя тоже чуть не поглотил этот коллективный психоз.

Ничего не слушая, я выбралась тогда в вагон и тихонечко села у окошка. Через десять минут появился Рыжий. Он бережно вёл под локоть зачинщика скандала и тащил его корзины. У мужика был разбит нос и кровоточила скула. Рыжий совал ему платок.

— Ты, это, отец, извини, — давил из себя Рыжий, — Накатило что-то, вот и двинул… Ты, это, утрись вот, что ли…