Книга Прибалтика. Война без правил (1939-1945) - Юлия Кантор

К 1939 г. правительство Пятса окончательно определилось в своих внешнеполитических и идеологических симпатиях. Так, в преддверии заключения германо-эстонского пакта о ненападении, 3 мая 1939 г., на закрытом совещании по международному положению эстонской Государственной Думы выступил главнокомандующий И. Лайдонер. Он сказал: «Никогда Эстония не будет выступать вместе с СССР против Германии… Что касается СССР, то с ним никаких пактов мы заключать не будем»{7}. Германо-эстонский пакт был заключен 7 июня 1939 г. Через несколько дней после этого при Генштабе эстонской армии появился, утвержденный Абвером (немецкой разведкой), офицер связи — фрегаттен-капитан А. Целлариус, занимавший аналогичную должность при Генштабе финской армии. В подтверждение своей позиции эстонское правительство в ноябре 1939 г, а затем в конце июня 1940 г. направляло в столицу рейха своих эмиссаров с просьбой об установлении германского протектората.

Современники называли времена правления Пятса «эрой молчания». В конце 1934 г. Министерство внутренних дел Эстонии приняло постановление, которое ставило прессу под жесткий контроль. Этот документ определял круг тем, которые разрешалось освещать, а издания, позволившие себе отзываться о президенте или правительстве без должного респекта, а также трактовать деятельность государственных органов в «превратном ключе», подлежали закрытию{8}.

Для осуществления идеологического контроля была создана специальная структура при правительстве — Информационное бюро. Первоначально перед бюро ставилась цель информировать общественность о деятельности правительства, но очень быстро оно переродилось в бюро пропаганды{9}. Цензура расчищала путь для внедрения новой идеологии. Эта идеология должна была строиться на «трех китах»: сплоченность народа, национализм, верность воедю{10}.

В Эстонии была проведена чистка госаппарата и органов самоуправления от «неблагонадежных», отменена свобода передвижения: министр внутренних дел получил право запрещать любому гражданину, «чьи действия представляют угрозу государственному порядку и общественной безопасности», покидать пределы города или сельской общины или, напротив, «рекомендовать» ему отправиться в ссылку за границу{11}.

Даже после вступления в силу новой конституции в январе 1938 г. режим чрезвычайного положения отменен не был, более того, он несколько раз продлевался — ив сентябре 1938 г., и в сентябре 1939 г{12}. Эстонское правительство считало его «универсальным методом управления» и, чтобы не обременять себя процедурой его ежегодного продления, попыталось весной 1939 г. провести через Думу законопроект «О государственной безопасности и общественном порядке», который фактически придал бы режиму ЧП постоянный статус. Однако документ встретил сопротивление в парламенте Эстонии, обычно весьма лояльном президенту{13}.

Латвия, балансировавшая между СССР и Германией, к 1933 г. сделала выбор в пользу последней. Характерно, что даже ЦК Латвийской социал-демократической партии, еще в декабре 1928 г., опубликовал консолидированное мнение, гласившее, что «если выбирать между советской властью и фашизмом, то лучше выбрать фашизм»{14}. Лидер Крестьянского союза К. Ульманис посетивший Германию осенью 1933 г., был принят Гитлером в Берлине. 15 мая 1934 г. фракция Ульманиса попыталась провести в Сейме законопроект об изменении государственного устройства. Когда он провалился, Крестьянский союз уже в ночь на 16 мая совершил государственный переворот: кризис стал удобным предлогом для ультрарадикальных действий. (Примечательно, что весной 1919 г. Временное правительство Латвии было низложено немцами, а Рига осаждена частями немецкого добровольческого корпуса.) Переворот произошел при поддержке армии и военизированной организации «Айзсарги» (охранники). Новое правительство возглавил сам Ульманис. «Айзсарги» была создана Ульманисом еще в 1919 г., и по сути позднее явилась аналогом штурмовых отрядов НСДАП. Эта организация строилась по военно-территориальному принципу, охватывала все уезды Латвии и в 1940 г. насчитывала до 40 тысяч членов. Члены «Айзсарги» служили основным резервом регулярной армии. Помимо них поддержку Ульманису оказали профашистская организация «Перконкруст» и национал-социалистическое движение латвийских немцев. Первая «образцово-показательная» акция правительства Ульманиса была проведена в Риге: на центральных площадях латвийской столицы жгли книги, объявленные запрещенными.

С первых же часов своего существования кабинет Ульманиса объявил в стране военное положение сроком на 6 месяцев. Срок этот многократно продлевался, растянувшись на 6 лет. 31 декабря 1935 г. правительство Ульманиса приняло решение закрыть все иностранные общества на территории Латвии. (Все политические партии и организации, разумеется, в связи с военным положением были уже запрещены.) Однако этот запрет никак не затрагивал объединения прибалтийских немцев, постоянно проживавших в Латвии. Активно работали «Орден балтийского братства», «Движенцы» и «Система», распространявшие свое влияние на молодежь. Они устраивали нелегальные собрания под видом «пивных вечеров» и «благотворительных балов», а также проводили военное обучение под прикрытием «обществ туризма и спорта». В них существовала жесткая военная дисциплина, практиковались стажировки в Германии, во время которых перенимался опыт нацистских штурмовых отрядов. В 1939 г. в Риге насчитывалось более 60 обществ прибалтийских немцев, которым разрешалось заниматься производственной и внешнеэкономической деятельностью вместе с партнерами из рейха. В 1939 г. лояльность Латвии к странам гитлеровской коалиции стала приобретать все более четкие формы: например, Латвия первой признала оккупацию Абиссинии фашистской Италией, а затем, 7 июня 1939 г. заключила договор о ненападении с Германией{15}. За шесть лет правления Ульманиса новая конституция в Латвии так и не появилась.

Так же как и в Литве и Эстонии, правительство Ульманиса сразу взяло под контроль прессу и ввело жесткую цензуру. Эти функции были возложены на Министерство общественных дел.

Усиливалось и влияние государства на экономическую сферу. Это сказалось прежде всего на расширении государственного сектора в этой сфере. В Литве, где основу экономики составляло сельское хозяйство, этот процесс был не так заметен и протекал в «мягких» формах, тогда как в Латвии можно было вполне говорить об «огосударствлении» как целенаправленной политике{16}.

Интересы большинства граждан балтийских стран были связаны с сельским хозяйством: в промышленности было занято немногим более 20% населения Эстонии, 14,8% — Латвии и 6% — Литвы (данные 1934 г.){17}. Процесс «огосударствления» частично затронул и эту сферу: так, при проведении земельной реформы в Латвии государство заявило свои претензии на значительную долю собственности. Однако доминантой аграрной реформы — а в Латвии она растянулась на 17 лет, с 1920 по 1937 г., — была ликвидация безземельного и малоземельного крестьянства. Столь же радикальной была аграрная реформа в Эстонии. В первую очередь в процессе национализации земли были существенно урезаны владения балтийских немцев и других крупных собственников.