Книга P.O.W. Люди войны - Андрей Цаплиенко

И у нас появился шанс узнать об этом средстве. И выбор, на чьей стороне нам оставаться. Де Ла Шапель сообщил, что только что получил приказ пропустить вперед правительственные войска. Это означает только одно – город будут атаковать. Мы должны сделать свой выбор в течение нескольких секунд: оставаться под защитой легионеров или оказаться в центре сражения – на свой страх и риск. Я принимаю решение довериться судьбе. «Ты как?» – спросил я оператора. «Так же, как и ты», – ответил, покуривая, Вадим. Мы сделали выбор и едем в Буаке. Отныне все мы, черные и белые, оказавшиеся волей случая или провидения в этом городе, в руках судьбы. И только судьба знает, кто из нас увидит завтра свой последний рассвет.

– Nous sommes les soldâtes de la Justice et de la Liberte! – кричал, стоя на капоте малинового «мерседеса», бывший старший сержант ивуарийской армии Сумаоро Шериф Усман. – Мы солдаты Справедливости и Свободы!

– Да-а-а! – скандировала толпа. – On n’aime pas Gbagbo! Мы не любим Гбагбо!

Гбагбо – это фамилия тогдашнего президента Республики Кот-д’Ивуар, против которого восстала часть армии. К этой части и принадлежал Шериф Усман. Военная карьера его явно шла вверх. До восстания он был просто старшим сержантом, чья власть распространялась на отделение новобранцев. Во время восстания число его подчиненных выросло до семи сотен боевиков. После восстания Сумаоро Шериф станет политиком регионального масштаба. А все потому, что дар народного трибуна в нем смешался с чутьем уголовника. Он всегда чувствовал тот момент, когда нужно подняться над толпой. Наша камера включилась как раз в самый разгар митинга. Я решил тут же, в толпе сторонников восстания, записать комментарий. Со всех сторон на меня налегали кричащие люди. «Свобода!» – слышал я звенящий вой над городом. Мои руки были заняты микрофоном. Пока я рассказывал о солдатах свободы и справедливости, ловкие чужие ладони рыскали в задних карманах моих джинсов, так нагло и уверенно, что захотелось прервать репортаж и врезать по морде их обладателю. Но это было почти невозможно. Судя по количеству рук, их обладателей было несколько. Да и толпа стиснула меня могучими тисками народной африканской солидарности.

Вечером, после митинга, я нашел Шерифа и его людей на заправке. Машины боевиков в Буаке заливали бесплатно.

– Шериф, мне нужно твое интервью, – заявил я бывшему сержанту армии Кот-д’Ивуара.

– О чем? – Он даже не посмотрел в сторону человека, задавшего вопрос.

– О чем угодно, о французах, например.

Он повернул ко мне свое лицо. На глазах очки с темными стеклами, хоть на дворе была ночь. Над бровями спортивная разноцветная шапочка-«пидорка» с вышитой от руки аббревиатурой MPCI – Патриотическое движение Кот-д’Ивуара.

– Где?

– Да где хочешь.

– D’accord, – согласился он и крикнул в пространство: – Embarquer! Грузиться!

Это «эмбарке» звучало так вяло и одновременно так жестко, что я сразу понял: никто не мог ответить этому черному парню «нет». Люди Шерифа, жевавшие неизвестную мне африканскую снедь, бросили это приятное дело и быстро запрыгнули в кузов пикапа, на крыше которого был установлен крупнокалиберный пулемет. Я и сам долгое время после этого интервью, пытаясь ускорить себя самого, прикрикивал мысленно: «А ну-ка, Андрюша, эмбарке! Быстренько грузиться!» Иногда добивался результата.

«Мы не преступники, мы повстанцы. Преступники боятся смерти. Мы же ее не боимся, – так говорил Усман, стоя на пустынной улице перед нашей камерой. За ним, ощетинившись стволами автоматов, сгруппировались его боевики. А дальше ярко горел костер перед пустующей постройкой. Отличный фон для интервью с мятежником. – Мало того, лично я очень хотел бы, чтобы французские солдаты, которые окружили город, вошли сюда и встретились лицом к лицу с нами. Я не хочу войны с Францией, но если она начнется, это будет на совести французов».

Он уже знал, что легионеры утром пропустят правительственные силы безопасности.

«Нас немного, около семисот человек. Но за нас весь народ севера страны. Думаешь, мы смогли бы контролировать второй по величине город Кот-д’Ивуара, если бы люди не хотели этого? Вот и подумай, смогут ли взять жандармы этот город с боем. Я лично не очень уверен», – и Шериф Усман расплылся в щербатой хулиганской улыбке.

– Взять, пожалуй, и не смогут, – подумав, заметил я, – но попытаются. Будет много жертв.

– Может быть. А где ты видел революцию без жертв? – риторически переспросил Шериф.

– Я не уверен в том, что это революция.

Усман внимательно посмотрел на меня.

– Поехали с нами, – сказал он. И снова я услышал, как он бросает своим людям это легкое «эмбарке».

Мы подъехали к южной окраине Буаке. Западноафриканская ночь светилась тысячей огней. Одни затухали в серой темноте, другие, наоборот, разгорались. Приблизившись к огням, я разобрал, что это сигареты, тлеющие на губах и в руках солдат. Люди в форме с оружием в руках сидели на земле и ждали рассвета. Их прикрывал целый ряд одноэтажных домов, за которым начиналась лесостепь. Я знал, что она другим концом упирается в колеса бронетранспортеров правительственных сил, и они сейчас готовятся одним рывком намотать километры равнины на свои передние и задние мосты. Содрать с революции одеяло расстояния. Но люди на той стороне не видели того, что видел я. К испуганным мужикам в военной форме, сидящим в переулке, подходили такие же испуганные мужики в гражданском. Их становилось все больше и больше, и новые сигаретные светлячки зажигались тут и там. Им, гражданским, было очень страшно. Один из них ходил среди толпы с тридцатимиллиметровым снарядом в руке и говорил: «Это прилетело с той стороны, это попало в косяк двери моего дома». Да, им было страшно, но они не собирались уходить, хотя до рассвета оставалось все меньше и меньше времени. Я сел на бордюр тротуара. Рядом со мной примостился ладно скроенный парень в зеленой форме.

– Ну, как ты? – улыбнулся он.

– Нормально, буду ждать рассвета со всеми, – сказал я. – Ты куришь?

– Нет, разве ты забыл, я же спортсмен, хоть и в далеком прошлом.

Это Туо Фози. Раньше он был членом сборной Кот-д’Ивуара по легкой атлетике. Его рекорд на стометровке долгое время никто в Африке не мог побить. Теперь он стал, как это принято называть в газетах, полевым командиром, после того как поддержал мятежников и возглавил их. На его погонах сержантские знаки различия. Такие же точно я видел у Шерифа Усмана. Но в революционной иерархии Туо Фози на ступень выше, чем Сумаоро Усман. Шериф принимает военные решения «стрелять – не стрелять». Туо – политический рупор всей операции. Он ведет переговоры с министрами и генералами. Он руководит жизнью восставшего города. Возможно, над ним есть еще фигуры. Несомненно есть. Когда я утром брал у него интервью, Туо часто отвлекался на звонки спутниковой «турайи», внимательно слушал и слишком часто повторял: «да, шеф, да, да, да». И это давало основание считать, что всей герильей кто-то руководит из весьма безопасного места. Но среди сигаретных огней на проселке, который скоро станет передовой линией фронта, это, пожалуй, было неважно. Усман был мне интересен, Туо – не только интересен, но и симпатичен. И я ему, кажется, тоже, по непонятным причинам. Оливье записывал мое интервью с Туо Фози на диктофон, для Радио Франс Интернасьональ.